О том, что подобная суггестия (ἐπιπεπνευκότες) имеет место, Сократ эксплицитно говорит в 262d, когда фактически указывает, что за «случайностью», по которой обе его речи имели некий пример того, как знающий истину может, забавляясь, завлекать слушателей, стоят «местные боги» (τοὺς ἐντοπίους θεούς) или «провозвестники Муз», цикады.

Тем самым указывается, между другим, также на важность в онтологии происходящего игрового фактора, которого не чужды и сверхчеловеческие, божественные сущности, – что тоже соответствует осевой философской традиции (например, Гераклит: «Вечность есть играющее дитя», B 52).

Более того, Сократ, по-видимому, непосредственно чувствовал, что, находясь в экзальтированном состоянии (ἐγὼ γάρ τοι διὰ τὸ ἐνθουσιαστικὸν), суггестированном сверхчеловеческими существами, эти речи произносит не столько он, как через него «Нимфы, дочери Ахелоя, и Пан, сын Гермеса» (263d). Косвенным подтверждением этому, возможно, служат и завершающие строки диалога, в которых Сократ молитвенно обращается к невидимо, по-видимому, пребывающим для людей в этом идиллическом уголке «милому Пану» и другим, «сколько их здесь ни есть» богам (ὦ φίλε Πάν τε καὶ ἄλλοι ὅσοι τῇδε θεοί … – 279b-c).

Кроме того, согласие Сократа (и Платона) с мыслью фрагмента текста 263 е: «заставил нас принять Эрота одним из сущих» (ἠνάγκασεν ἡμᾶς ὑπολαβεῖν τὸν ἔρωτα ἕν τι τῶν ὄντων) в пасторальном контексте происходящей беседы может подразумевать и его, бога любви, незримое присутствие здесь, рядом с рассуждающими об эротических предметах друзьями (тем более что слова «любовь» [φιλια] и «друг» [φιλος] в древнегреческом языке – однокоренные). И не только пребывание, разумеется, но и воздействие на последних, – не исключено, что и через нимф. Такое действие тем более возможно, что в людях наряду с «неким левым эротом» («σκαιόν τινα ἔρωτα», «левая любовь», 266а) находится «некий божественный эрот» (θεῖον δ᾽ αὖ τινα ἔρωτα ἐφευρὼν – «божественная эротическая любовь», там же) – т.е. и здесь «подобное привлекается подобным».

Эта структурная иерархия «эротов» или онтология, по меньшей мере тройственных любовно-эротических энергий (а божество для греков – это всегда еще и некая энергийная Сила, «δυναμις»), – отдельная и, к сожалению, выходящая за рамки настоящей статьи тема, относящаяся скорее к теолого-философской антропологии Платона. Тем не менее следовало указать на несомненную связь и возможный путь воздействия бога Эрота извне человека и в буколических условиях (может быть, особенно в них) на человеческое существо через посредство, вероятно, активации онтологизированных модусов (или модуса) единого вне рассудочного эйдоса, к существованию которого внутри человека с неизбежностью приводит речь-рассуждение философов (265е: τὸ τῆς παρανοίας ὡς ἐν ἡμῖν πεφυκὸς εἶδος ἡγησαμένω τὼ λόγω).

И, вероятно, не случайно, что уже ближе к завершению диалога, когда Сократ, отмечая необходимость знания истины как основы, рассматривает диалектику искусства красноречия, он говорит об усиленных занятиях, которые только и могут дать необходимые навыки и знания (273d-e), подчеркивая, что такие усилия здравомыслящий человек предпримет не для того, чтобы говорить с людьми и иметь с ними дела, а чтобы говорить приятное богам и угождать им (δεῖ χαρίζεσθαι, – 273e–274а).

Но каким же образом человек может угодить Богам?! Как следует из 274d и предшествующего рассуждения (также, косвенно, из последующего: 275b–c), находя и узнавая прежде всего истину (см. также: 277b, 278с). Без нее невозможно убедительное красноречие, тщетны будут любые труды, если они предпринимаются не ради истины. Только проникнутые истинным знанием речи не будут бесплодными, в них есть семя (очевидно, истинного знания), от которого произрастут и в душевном складе других людей новые речи, способные дать бессмертие и сделать счастливым его обладателя, насколько это возможно для человека (276е–277а).