– Скажите, я похож на сумасшедшего? – резко спросил Касс, войдя в маленький обшарпанный кабинет викария, – Я похож на сумасшедшего? – повторило н вопрос.

– Что случилось? – спросил викарий, кладя окаменелость аммонита на разрозненные листы своей будущей проповеди.

– Тот парень в гостинице…

– Ну?

– Дай мне чего-нибудь выпить, – сказал Касс и сел. Когда его нервы немного успокоились с помощью бокала дешёвого хереса – единственного напитка, который был доступен доброму викарию, – он рассказал ему о только что состоявшемся собеседовании.

– Вошел, – выдохнул он, – и начал требовать пожертвования в Фонд помощи медсестрам… Когда я вошёл, он засунул руки в карманы и неуклюже опустился на стул. Фыркнул. Я сказал ему, что слышал, будто он интересуется наукой. Он согласился. Снова фыркнул. Всё время шмыгал носом, очевидно, недавно подхватил какую-то адскую простуду. Неудивительно, что он так закутался! Я развил идею с медсестрой и все это время держал ухо востро. Там повсюду бутылочки с разными химикатами. Весы, пробирки на подставках и запах примулы вечерней.

Я спросил, подпишется ли он? Он сказал, что подумает. Я прямо спросил его, занимается ли он какими-либо научными исследованиями? Он сказал, что занимается. Долго ли он занимается исследованиями? Тут он совсем рассвирипел…

«Чертовски долго занимаюсь!» – сказал он, так сказать, как будто выплюнув изо рта пробку.

«О!» – сказал я. И тут он выплеснул обиду.

Этот человек просто кипел, и мой вопрос вывел его из себя. Ему выписали рецепт, самый ценный рецепт, но он не сказал, для чего.

«Это было лекарство?» – спросил я.

«Черт возьми! Что вам нужно?» – рявкнул он. Я извинился. Он с достоинством шмыгнул носом и кашлянул. Он продолжил. Прочитал рецепт. Там было пять каких-то ингредиентов. Он перечислил их, потом он бросил бумагу на стол, повернул голову. Порыв ветра из окна взвихрил бумагу. Свист, шуршание. Потом он сказал, что всегда работал в комнате с открытым камином. Я увидел вспышку, и рецепт пыхнул и устремился по дымоходу. Он бросился к камину как раз в тот момент, когда рецепт полетел в дымоход. И вот! Как раз в этот момент, чтобы проиллюстрировать свой рассказ, он безнадёжно махнул рукой…

– Ну?

– Вижу – руки нет – только пустой рукав. Господи! Я подумал, что у меня бред, что это за уродство такое? У него, наверное, деревянная рука была, протез, и он его снял. Потом я подумал, что в этом есть что-то странное. Какого черта у него рукав не застегнут, если в нём ничего нет? Говорю вам, в рукаве у него ничего не было. В нём ничего не было, вплоть до сустава. Я мог видеть его руку до локтя, и сквозь прореху в ткани пробивался слабый свет. «Боже милостивый!» Я замер, не зная, что сказать. Потом он остановился и замер. Уставился на меня своими чёрными очочками, а потом глянул на свой рукав…

– Ну, и что?

– Ну, и всё!

– Он не произнёс ни слова, только сверкнул очками и быстро сунул рукав обратно в карман.

«Кажется, мы остановились на том, что рецепт сгорел, не так ли?» Вопросительный кашель.

«Как, черт возьми, – сказал я, – ты можешь двигать пустым рукавом?»

«Пустым рукавом?»

«Да, – сказал я, – пустым рукавом».

«Это пустой рукав, не так ли? Вы видели, что это был пустой рукав?»

Он тут же встал. Я тоже встал. Он подошел ко мне в три медленных шага и остановился совсем близко. Злобно фыркнул. Я и глазом не моргнул, хотя, будь я проклят, если вид этого перевязанного чудища и этих чёрных окуляров недостаточно, чтобы хоть кого напугать до смерти, тем более когда такое спокойно идёт на тебя.

«Вы сказали, что рукав пустой?» – снова спросил он.