в пункт Б по прямой и потому частенько натыкался то на непроходимое болото, то на часового, охранявшего какую-то запретную зону. Вот и теперь характер снова подвёл его. Слава богу, клещиха ещё не успела найти на его коже самое тонкое, самое лакомое местечко, и он избежал вполне вероятной перспективы подцепить энцефалит и распрощаться с мечтами о серьёзных достижениях в науке.


Как ни странно, но прогулка по лесу и счастливое спасение от клеща в корне изменили настроение Заломова. Тоску по Анне как рукой сняло. «Вот и говори после этого, что любовь – самое важное в жизни, – проснулся внутренний голос. – И вообще, откуда взялось в нашей культуре такое сверхпочитание любви? Ведь ясно же, что, к примеру, проблема голода куда важнее. Испокон веков основные усилия человечества были направлены на увеличение производства продуктов питания – в итоге появились сложные технологии, способные накормить миллиарды. Естественно, за достигнутый прогресс пришлось заплатить трудовой дисциплиной и, стало быть, немалой потерей личной свободы. А вот для получения брачного партнёра ничего особенного придумывать не надо – природа сама позаботилась об обеспечении одного мужчины одной женщиной, так что практически каждый из нас может позволить себе романтику поиска своей половины. А может быть, воспеваемое всюду и во все века стремление человека к свободе ассоциируется с оставленной ему свободой выбора полового партнёра? Может быть, именно потому так и любезна любому из нас любовь?» – «Да нет же, то, что остроумно, обычно неверно, – возразил своему внутреннему оппоненту Заломов. – Просто любовь неразрывно связана с одним из самых сильных наслаждений, доступных нам в этой жизни».


Во время урока в школе для вундеркиндов он старался как мог. В непрофессиональной аудитории можно было позволить себе роскошь свободной импровизации. Говорил с подъёмом, обильно пересыпая речь словечками из студенческого жаргона. Анна сидела за столиком на последнем ряду и улыбалась. Вдохновлённый этой улыбкой Заломов попытался широкими мазками набросать картину генной регуляции у многоклеточных. Особое внимание уделил проблеме содержания в геноме большого количества негенного материала. Более того, он даже позволил себе некоторые фантазии относительно назначения этой вроде бы лишней ДНК. И чем смелее он фантазировал, тем ярче сверкали глаза учеников, и тем серьёзнее становилось лицо молодой учительницы на последнем ряду. «Интересный парень, – думала Анна, следя за лёгким полётом мыслей Заломова, – с виду, можно сказать, никакой, но как хочется узнать о нём побольше. Вот и школьнички мои уже им очарованы. Да, с этим типом стоит познакомиться поближе».


После урока Анна завела Заломова в пустую классную комнату.

– Прежде всего, Владислав, позвольте мне называть вас Владом. Тяжеловесное древнеславянское имя вам явно не подходит.

– Ради бога, Анна. Честно сказать, оно и мне не нравится.

– Прекрасно. Так вот, Влад, сомнений нет, у вас явный педагогический дар. Вам удалось подкупающе просто изложить ужасно сложный материал.

– Спасибо, Анна, а, между прочим, не заинтересовал ли этот материал и вас самих?

– Признаюсь, ужасно заинтересовал. Слушая вас, я поняла, что сделать из мухи слона не так уж невозможно. Нужно лишь изменить уровень работы нескольких ключевых генов. До меня вдруг дошло, какая власть может быть дана одному способному, энергичному и смелому генетику.

– Вы любите власть? – снагличал Заломов.

Недоумение застыло на побледневшем лице девушки. Она лихорадочно сканировала свою память, пытаясь отыскать в её глубинах ответ на этот неожиданный вопрос. «Пожалуй, власть для меня, действительно, небезразлична», – подумала она, вспомнив, как мать недавно назвала её характер деспотичным. Мысли Анны на мгновенье коснулись того инцидента: «Конечно, мать слегка перебрала. Я могу согласиться, что мой характер жестковат, что я, пожалуй, слишком требовательна к близким, но это всё же лучше, чем вообще не иметь характера». После краткой задержки она ответила: