текущих в мире изменений.
Думаю спокойно и рассеянно,
что в культурном слое нашем тонком
много зла зарыто и посеяно —
всё оно достанется потомкам.
Течёт незримо времени река,
оглядываюсь я, плывя по ней:
величие видней издалека,
убожество и мрак – ещё видней.
Возможно, эти домыслы нечисты,
но если есть на свете справедливость,
то все энтузиасты-активисты
окажутся в аду за суетливость.
Я спокойно закрою глаза
и земные сниму с себя вожжи:
всё, что мог, я уже рассказал,
мир иной опишу я чуть позже.
Свои дела и дни перебирая,
готовясь к неприятностям заранее,
решил собраться с мыслями вчера я,
но мысли не явились на собрание.
Холодно зимой, а летом жарко,
осень и весна – для настроения,
и хранит Господь нас, только жалко —
малый срок у нашего хранения.
Уже я давно не спешу никуда —
за это я старость люблю,
а редкие мысли о пользе труда
я в рюмке злорадно топлю.
Сполна мне достаточны дом и семья,
и, душу в покое купая,
в общественной жизни участвую я,
лишь разве еду покупая.
Бурлил, кипел, перекипел,
вошёл в пространство пожилое —
однако жил, однако пел
и трогал женщин за живое.
Ничтожная участь нам как ни грози,
а небо в ночи как ни звёздно,
мы так извозились в житейской грязи,
что нам воспарять уже поздно.
Невежество моё разнообразно —
не зря себя на книгах мы пасём,
поэтому я к возрасту маразма
знать буду ничего, но обо всём.
Должно быть, видит Божье око,
сыскав меня в пустой пивной,
что мне нигде не одиноко,
поскольку всюду я со мной.
Когда небо подёрнулось тучами
и на душу надвинулась мгла —
хорошо в этом пакостном случае,
чтобы выпивка в доме была.
Сегодня долго думал я о том,
что всяко было, даже приключения,
но делается жизнь пустым листом
в конце её бурливого течения.
Надо срочно проблемы житейские
разрешать, собираясь в дорогу,
ибо жадные воды летейские
ощутимо прилили к порогу.
Я в юдоль эту вжился земную,
я купаюсь в её новостях,
но и к тем уже нынче ревную,
кто сидит у Хайяма в гостях.
Хотя давно оставил я работу
и чистой ленью дышит моя келья,
из разных дней недели я субботу
люблю за узаконенность безделья.
Поскольку мыслю я несложно,
то принял с возрастом решение:
улучшить мир нельзя, но можно
к нему улучшить отношение.
А когда мы исчезнем, как не были —
нету чуда в обычном явлении,
то сродни безразличию мебели
будет память о нас в населении.
А если думать регулярно,
то вдруг заметишь в декабре,
что нынче думаешь полярно
тому, что думал в ноябре.
Сижу, смотря в окошко невнимательно,
то небо наблюдая, то траву;
безделье мне полезно и питательно,
в самом себе неслышно я живу.
Уже я в игры не играю,
поскольку сильно похужел
и равнодушно озираю
дезабилье и неглиже.
Высветляя нам то, что утрачено,
крутит память немое кино;
мы писали судьбу свою начерно,
а исправить уже не дано.
Моя отдохновенная нирвана —
не роща вековых деревьев лиственных,
а ложе одряхлевшего дивана,
и рядом – стопка книг, ещё не листанных.
Хотя живу лениво я и праздно —
трудом не заслужу себе медали я;
живу я очень целесообразно,
поскольку собираюсь жить и далее.
Подумал я, хлебнув из фляги:
душа взаправду если странница,
то помоги, Господь, бедняге,
кому душа моя достанется.
Этой жизни последнюю треть
уделял я уже не потехам,
а искусство беспечно стареть
постигал с переменным успехом.
Хоть я заядлый книгочей,
мои познания убоги:
бежит годов моих ручей,
глотая мусор по дороге.
Прошла пора гуляний шалых,
теперь тусуюсь в туфлях разных
между старушек обветшалых
и стариков грибообразных.
Склероз густел, но я с тоской
сам заполнял пунктир в анкете: