– Это невозможно, честное слово. Даже не пытайтесь меня уговорить, – ответил я.

– Всего семь дней, – повторил он. – Если по истечении этого времени вы будете думать так же, как сейчас, я даю вам слово, что сам снова приведу вас сюда и сделаю то, что вы сочтете нужным.

Я был слишком утомлен, чтобы сразу принять решение, я не знал, что делать и что говорить.

– Какое значение имеет неделя для того, у кого слишком много времени? – настаивал он. – Пойдемте со мной.

Я продолжал стоять в нерешительности. Может быть, он был прав? Что может потерять человек, который уже все потерял?

– Пойдемте, – повторил он.

С моей стороны было бы безумием идти с совершенно незнакомым человеком, даже не зная куда, хотя, если подумать, что еще худшего может произойти? Чего может бояться тот, кто хочет умереть?

Мы пошли вместе, он впереди, а я следом за ним. За все время не проронили ни слова. Шли по узкой тропинке, заросшей кустарником. Дороги почти не было видно. Только луна освещала ее.

– Как вас зовут? – вдруг поинтересовался мой спутник.

– Маркос, – ответил я. – А вас?

– Самин, – сказал он.

– Простите, как? – спросил я с недоумением.

– Самин, – повторил он. – Это имя происходит из языка кечуа, на котором говорили инки, – пояснил он. – Можете называть меня так.

Несомненно, этот человек был очень странным и загадочным. Возможно, именно это и стало причиной того, что я последовал за ним и принял его предложение.

Мне даже не было интересно, куда мы идем, я просто машинально шел за ним, позволяя вести себя и ничего при этом не ожидая.

Тропинка сузилась и вышла на открытую, окруженную деревьями площадку, на которой стояла машина. Самин достал из кармана ключ, открыл дверь со стороны пассажира и жестом пригласил меня сесть. Я так и сделал, не задавая вопросов. Затем он сел за руль, завел двигатель и поехал в сторону склона, который вывел нас на второстепенную дорогу.

Самин включил плеер, и заиграла песня Hurt Джонни Кэша. Я слушал ее, когда мне было грустно, но это не помогало: настроение не поднималось, а грусть усиливалась. Наверное, именно это мне было нужно, потому что мне нравилось цепляться за грусть, чтобы чувствовать себя лучше, даже если это кажется нелогичным: ты ощущаешь настолько сильную привязанность к грусти, что не можешь с ней расстаться. Иногда у меня не было причин грустить, и все же я грустил, как будто не мог без грусти жить и должен был быть окутан ею.

Собственно, с этого все и началось, поскольку в последнее время грусть исчезла, а вместо нее появились безразличие, равнодушие и полная апатия. По крайней мере, когда мне было грустно, я мог что-то чувствовать и испытывать эмоции.

Сейчас же я был больше похож на робота, чем на человека. Эмоции исчезли из моего внутреннего мира, и единственное, что я мог чувствовать, что напоминало мне о том, что я жив, – это страдание и тревога, которые постоянно терзали меня. Одна только мысль о них моментально воссоздавала в моем теле ощущения, подтверждающие, что они по-прежнему здесь, во мне, и неотделимы от меня.

Откинувшись назад и вытянув ноги, я смог занять более удобное положение. Мое тело уже не справлялось: день был очень длинным и изнурительным.

Я почувствовал, что машина остановилась. Открыл глаза и посмотрел на часы на приборной панели – семь тридцать утра.

Когда я садился в автомобиль, было три. Я проспал все время, пока мы ехали.

– Можете выходить, – сказал Самин.

Я вышел из машины. Густой туман застилал все вокруг, не давая что-либо рассмотреть. Самин достал из багажника два рюкзака. Один он повесил на плечо, другой держал в руке. Мы перешли через дорогу. В нескольких шагах от нас находился большой дом, особняк или что-то в этом роде. Мой спутник уверенно вошел внутрь. Я последовал за ним, не имея ни малейшего представления о том, где мы находимся.