Он поднял дрожащую руку и коснулся коммуникатора.

«АУРА».

Пауза.

«…Я здесь, Каэл, – ее голос звучал иначе. Словно она тоже только что пережила что-то невероятное. – Я.… я видела. Я записала. Это… это новая форма жизни. Информационный хищник. И вы… вы только что его ранили».

Каэл медленно поднялся. Он посмотрел в сторону ретрансляционной вышки, где в бетонном блоке ждал его маленький кристаллический чип. Ключ.

Его личный поиск только что закончился. Началась война.

И он, кажется, только что нашел для нее патроны.

Воздух в цеху снова стал обычным. Тяжелым, влажным, пахнущим тленом и ржавчиной. Запах озона и небытия рассеялся, но его фантом все еще щекотал ноздри Каэла, как воспоминание об ударе молнии. Он стоял на коленях посреди разбросанного хлама, и его тело била крупная, изматывающая дрожь – последствие запредельного выброса адреналина.

Он жив. Эта простая мысль никак не хотела укладываться в голове. Математически невозможное оказалось вполне себе реальным.

Он медленно поднялся, опираясь на холодный, скользкий бок старого станка. Ноги были ватными. Он посмотрел на свои руки. Они дрожали, но они были целы. Покрыты грязью и ссадинами, но настоящие. Он – настоящий. В мире, где реальность, казалось, стала величиной переменной, это было единственное, в чем он мог быть уверен.

Лицо Элары, искаженное болью, все еще стояло у него перед глазами. Они не убили ее. Они сделали нечто худшее. Они превратили ее в эхо, в оружие, в один из голосов в хоре проклятых. Ярость, холодная и чистая, как кристалл, начала вытеснять остатки страха. Это перестало быть вопросом доказательства его здравомыслия. Это перестало быть вопросом его личной потери. Это стало вопросом освобождения.

…Каэл сидел, вжавшись в холодную бетонную стену, и пытался унять дрожь. Запах озона все еще стоял в воздухе. Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти ее лицо, ее улыбку, тепло ее рук. Ему нужен был якорь, чтобы не сойти с ума.

Образ возник, но не тот.

Не их солнечное утро. А темная, гулкая ночь в их квартире. Несколько недель до всего. Он проснулся от света в гостиной и пошел посмотреть.

Элара не спала. Она стояла перед голографическим проектором, который выводил в воздух сложную, пульсирующую структуру, похожую на нейронную сеть галактического масштаба. Ее глаза горели лихорадочным, почти безумным огнем, который он видел у нее только тогда, когда она была на пороге великого открытия.

«Элара, уже три часа ночи, – сказал он тогда. – Это все тот же „Анамнезис“?»

Она вздрогнула, словно очнувшись, и обернулась. На ее лице была тень усталости, но глаза сияли.

«Он будет совершенен, Каэл. Представь, мир без недопонимания, без лжи, без одиночества. Единое, гармоничное сознание».

«Но это звучит… опасно, – пробормотал он, подходя ближе. – Люди потеряют себя, свою уникальность, свое право на ошибку».

Элара резко повернулась к нему, и ее взгляд стал холодным, как лед.

«Некоторые части себя и стоит потерять, – сказала она голосом, в котором не было привычной теплоты. – Несовершенство, боль, иррациональные страхи, мучительные воспоминания… это просто шум в системе. Помехи. Я хочу создать идеальный, чистый сигнал. Идеальный мир. И если для этого придется отфильтровать лишнее… я готова это сделать».

Слово «отфильтровать» повисло между ними в тишине. Оно прозвучало жутко, как приговор. В тот момент она показалась ему не любимой женщиной, а безжалостным архитектором, готовым снести старое здание, не заботясь о тех, кто живет внутри.

Каэл резко открыл глаза, возвращаясь в холодную реальность промзоны. Он отогнал это воспоминание, списав его на ее научный фанатизм, на стресс перед запуском проекта. Она не могла иметь в виду то, о чем он подумал. Не могла.