Марат зашел в узкий подъезд, поднялся по крутым скрипучим деревянным ступеням на второй этаж и постучал. Ему открыл мужичок, высохший от спирта и курева. На правой руке не хватало пальцев.

– Проходи, – сиплым голосом сказал он и Сафаров очутился в тесной прихожей, заставленной вещами. В нос ударил спертый воздух. Под ногами валялось несколько пар обуви. Из соседней комнаты доносился шум пьяного разговора.

– Насчет комнаты? Как звать? – сиплым голосом спросил хозяин.

– Марат.

– Татарин?! – неизвестно чему обрадовался хозяин и протянул левую руку. После неуклюжего рукопожатия Марат ответил:

– Наполовину.

– Кто там? – из комнаты донесся грубый прокуренный голос.

– Сосед это мой, новый, – отозвался хозяин и снова повернулся к Сафарову. – А я Гриша. Потрехалов. Вот твой угол, заходи, располагайся.

Он толкнул дверь в небольшую комнатку и включил свет. Внутри стояли кровать, шкаф и тумбочка. Забрызганное краской окно смотрело сквозь листву деревьев на стену ближайшего дома. На облезлом полу лежал истертый половик, а с потолка свисала одинокая пыльная лампочка на проводе. Гриша удалился, прикрыв дверь. Марат сел на кровать. Не пятизвездочный отель, но на первое время сойдет. Дверь открылась и снова появился Гриша:

– Пошли, тебя зовут.

– Кто?

– Большие люди. Пошли, посидишь с нами. Не бойся.

Марат бросил дорожную сумку в шкаф и пошел следом. В соседней комнате за большим столом сидели четверо. На столе стояла водка, на газетах лежала рыба, картошка и прочая закуска. Пепельницы доверху забиты окурками, а в воздухе клубился табачный смог. Мужчины замолчали и окинули пришедшего мутными взглядами.

– Ну, проходи, садись, гостем будешь, – один из них, весь в наколках, показал на свободный угол. Гришка сгреб с того места луковую шелуху и придвинул шаткий табурет. Марат сел. Ему тут же налили водки в стакан. Он выпил пару глотков и закусил картошкой.

– Пей, малой, пей. Звать как?

– Марат.

– Татарин, что ли?

– Наполовину, – скромно ответил он, закусывая на удивление вкусной вареной картошкой.

– Ты ешь, не стесняйся. Откуда будешь?

– Из деревни под Младогорском.

– А здесь с какими целями? – человек с наколками закурил новую папиросу, щурясь от дыма.

– Да так, в институт поступать.

– Хорошее дело, – в разговор вступил второй, высокий, худой, в тельняшке и с лихими кудрями.

– Кем будешь то? – поинтересовался первый.

– Да уже никем. Провалил экзамен.

Человек в наколках ухмыльнулся.

– Да, господи, эти корочки сейчас никому не нужны, – с презрением буркнул высокий в тельняшке, тот самый, который только что сказал "хорошее дело".

– Я бы так не торопился, – в разговор вступил третий, в тонком истертом свитере, с животом и прилизанными жидкими волосами. Он оттопырил нижнюю губу и вытер рукой пот со лба. – Сейчас не нужны, а потом нужны. Вот как ты завод построишь без образования? Что, всем в торгаши идти? Страну развалили, гады!

Высокий отрицательно замотал головой. Его нестриженные грязные волосы растрепались в разные стороны:

– Ну и кому нужны твои корочки? Племяш мой ларек держит. Так у него за день выручка по три “лимона”! Ты когда такие бабки заработаешь? – он поднял руку с крючковатыми пальцами и потряс ей для убедительности.

– Ладно, не в этом счастье. Была бы баба, водка и баня, – резюмировал главный и обратился к юному гостю:

– Мать и отец кем будут?

– Отец дальнобойщик, а мать в совхозе весовщицей.

– Из работяг, значит, – главный блеснул золотыми зубами. – Ешь, давай, пей.

Дальше они говорили о своем. В их грубой мужской кампании Марату вдруг стало хорошо и спокойно. В голову ударил хмель, в животе переваривалась закуска, рядом была его комната, и жизнь налаживалась. Когда Марат стал валиться от усталости, он сказал тому, который в наколках: