Вероятно, девушке надоело уговаривать хромого безумца. Она поднялась, долго вглядывалась в шрамы и в глаза, а потом резко сократила расстояние между их губами и коснулась Ниова. Шрам возле рта мешал в полной мере ощутить нежность губ этой маленькой орхидеи. Ему хотелось утонуть в этом поцелуе. Но Ниов не потерял голову. Он героически стоял скалой и не отвечал на её нежности. О, звёздные предки! Кто бы думал, что выстоять в этой пытке будет труднее, чем в битве с врагами? Он взял девушку за плечи и аккуратно отстранился, косясь на портьеру. Дама на диване словно и вовсе не присутствовала здесь, а девушки вжались в подушки маленькими мышками и жадно хватали подробности этой драмы. Йорег был совсем рядом, он смотрел на них обоих с сочувствием. Ниов был благодарен ему за то, что тот не вмешивался.

Хотя иногда хотелось, чтобы он вмешался. Ниову непросто было не поддаться соблазну и быть равнодушным. Его память упорно спала летаргическим сном. Но много ли надо больному и хромому мужчине, чтобы влюбиться в нежную юную красавицу, которая сама умоляет заключить её в объятия? Летислав дал понять, что отдаст дочь только высокородному жениху. Так стоит ли бередить сердце из-за нескольких возможных вечерних прогулок и пары нежных поцелуев? Ниов взглянул на свою бывшую возлюбленную. Если бы можно было ради неё еще раз броситься в Леду, со скалы, в лапы шипохвосту – он бы сделал это завтра же. Пора заканчивать это.

– Прости меня, госпожа моя Нилия. Позволь мне попрощаться: нога разнылась, и шрамы болят. Я пока всё ещё болен, и если ты позволишь, я удалюсь в казармы.

Она не сдавалась: подняла на него глаза и тихо, так что даже Йорег не слышал, прошептала:

– Шрамы моей души болят не меньше… – ей на глаза навернулись слёзы. Она сморгнула, гордо отвернулась, а потом сурово и решительно продолжила уже в полный голос, – Доброго здравия тебе, Эргон. Отдыхай, любимый!

Взмахнула шелками и ушла, оставив запах юности в воздухе. Взбудоражила Ниову все надежды, спутала в голове все мысли и оставила его недоумённо смотреть ей вслед. Йорег с легкой ухмылкой разглядывал Ниова, пытаясь угадать, разбудила ли пылкая принцесса в нём хоть какие-то воспоминания.

Вслед за принцессой хмуро удалилась женская молчаливая часть компании. Если в начале разговора они ещё похихикивали, то теперь они были скорее перепуганы и суровы одновременно.

Владыка не солгал – с первого же дня пребывания Ниова в казармах им занялись два лекаря. Опытный, но суровый Чорнар говорил с акцентом. На вид он был выходцем из южных земель, что лежали за Белой Долиной. Казалось, он неплохо ориентировался в местных травах, но Ниова настораживало, что при каждом удобном случае Чорнар приговаривал:

– Да пребудет с нами здравие по воле наших предков, что дарят нам милость со звезд!

Как-то не внушало это уверенности в его врачевательских способностях. Лечил он добросовестно, хоть и без излишнего рвения. А этой фразой будто оправдывался за возможную неудачу. А вот его помощник напоминал Авита: юный и старательный, он учился искусству целительства у Чорнара, перенимая каждую мелочь и стараясь даже сверх меры. Вот как раз от него Ниову было труднее всего вырваться, когда он уставал принимать отвары и наносить мази по часам. И всё же Ниов таки сбежал от лекарей в Северо-западный квартал – ему не терпелось повидаться с Рестамом, Ретиллией и своими попутчиками, особенно с Авитом, с которым он успел крепко подружиться. Удивительно: неделю назад он их и вовсе не знал, а теперь тосковал по ним.

По пути из казарм Ниов задержался у моста через Астрону. Он покружил возле дома, на который указал ему Йорег. Но воспоминания не шли. Просто дом. Таких здесь сотни. Словно ищейка, потерявшая и вновь отыскавшая след, он вышел обратно на мощеную дорогу и взял курс на дом резьбяра. Ниов как мог старался ковылять побыстрее, но больная нога не слишком позволяла ему это. Ко всему впридачу по дороге из Дубовья он окончательно убил сапоги. Мощёная улица была твёрже загородного тракта, и идти Ниову было больнее. С тракта можно было, по крайней мере, свернуть на мягкую траву, а здесь, в городе, каждый камушек так и норовил своим ребром лягнуть Ниова в пятку.