Итак, в отличие от людей 27-го стиха, Адам был способен к репродукции. Он, не мог, как Бог и люди 27-го стиха, творить, но был орудием размножения – сначала для Лилит, позже – для Евы.

С другой стороны, людям 27-го стиха было прямо вменено плодиться и размножаться, наполнять землю и обладать ею.

Тут мы вступаем в мрачную и зловещую зону инцеста.

Либо Лилит – это мать Адама, либо – сестра. Однако и в том, и в другом случае никакого кровосмешения не было: эта женщина была беспола. Строго говоря, она не вынашивала и не рожала своих детей – она их творила.

Чтобы сделать картину более прозрачной, вспомним о мужчине 27-го стиха. От него вообще никакого потомства и продолжения не было. Он, кажется, даже не участвовал в глобальном номинализме: это к Адаму бог подводил всяких тварей для поименования. Лишенный функций и действий, этот самый первый человек был несомненно Сыном Божиим, коль скоро создан по Его образу, а не по подобию.

Вся эта прискорбная путаница и неловкость имеют свое, вполне обоснованное, объяснение: сам-то Господь Бог – круглый сирота. Ему самому, при полном незнании данного вопроса, пришлось изрядно покрутиться, чтобы выкарабкаться из этой щекотливой ситуации. И не сразу, ох, не сразу Он допустил меж людьми то же, что существовало в остальной природе. Да и допустил Он это с проклятьями и изгнанием, продолжая допускать не только любовь и деторождение, но и ненависть, доведенную до братоубийства.

Ничем, кроме природной неосведомленности Его, нельзя понять зачатие как голубиный благовест, непорочное зачатие и незнание, что делать с такого рода порождением иначе, как умертвить его на кресте – ведь рожденный бессмертен.

Непорочность как эманация бесполости стала высшей добродетелью и сохранялась такой до самого последнего времени, когда люди до того обсоциалили Бога, религию и церковь, что назвать это иудаизмом, христианством или еще как-нибудь уже невозможно без примеси лукавства и лжи. Сакральность и святость непорочности и непорочного зачатия исчезли и растворились, дефлорация перестала быть жертвенным актом, а люди 27-го стиха полностью выпали из нашего внимания.

Что вовсе зря.

Забыв о них, мы утеряли путь к образу Божию, мы перестали мучиться загадкой – кто же они, эти совершенные люди? А, стало быть, мы перестали задумываться и о загадке собственного совершенства.

А тут ещё одна напасть случилась.

Господь не по жадности велел людям не есть от Древа Добра и зла, а потому, что плоды эти были к седьмому дню ещё незрелы: «а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.» (Быт. 2.17). Мы и по сей день чувствуем незрелость своих знаний, мыслей и чувств, а потому – единственные, кто, по мнению Аристотеля, переживает свою смертность вообще и как несовершенство, в частности.

А тут ещё это существо… «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете,

но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.» (Быт. 3. 1—5).

Наказание за этот проступок весьма своеобразно:

Адаму – «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.» (Быт. 3.19)

Еве – «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.» (Быт. 3.16)