– Теперь понял.

– Ни черта ты не понял. Это ж я только пример дал. Самые светлые и яркие, самые невероятные и фантастические картины будущего – это самые отдаленные от нашего настоящего и самые забытые нами мифы древности. История, раскапывая и находя их, освобождает нас от далеких прежних заблуждений. Будущее – это не то, что было или будет, будущее – это то, чего не было, нет и не будет. Будущее настает таким, каким его никто не ждал и не предполагал. Творя этот мир, Бог использует детективный жанр. История же нам показывает, чего не следует опасаться в наших онтологических предположениях относительно будущего, она говорит нам о том, чего уже не будет никогда. Исторические невежды всегда ждут чего-то сбывшегося, а потому несбыточного.

– Хорошо, я понял, что все это не так просто, как кажется.

– Да оно еще проще, чем кажется. Потребность в истории и историческом анализе возникает из-за недостатка теоретических обоснований. Это, кажется, еще Вебер утверждал. Если бы у нас был такой же теоретический уровень в социологии, как в физике, биологии, химии и других естественных науках, мы бы спокойно обходились бы без истории. Более того, если бы у нас были более или менее приличные гносеологические, когнитивные и, говоря вообще, гуманитарные теории, нам не нужна была бы и история науки. Но, слава Богу, таких теорий нет и не будет, а поэтому мы ловим редкое удовольствие от занятий историей.

– Мне кажется, ты – мазохист.

– Мы все – мазохисты, каждый – немножечко мазохист и каждый – в своем роде мазохист. Потому что мы все – рабы культуры, в гораздо большей степени рабы, чем нам это кажется.

– А при чем тут культура?

– Культура – это та часть или ткань истории, которая, собственно, и остается от истории. В виде норм, прежде всего. Большинство людей даже не понимают и не замечают, насколько они культурны, как слепо они следуют за культурой. Про таких мы говорим – «малокультурные», потому что они всего лишь слепые рабы культуры, они не знают, откуда берутся используемые ими нормы, почему эти нормы выпали в осадок из хода истории, они не замечают даже самих норм. И, конечно, им в голову не приходит, что их исторический опыт, их слепая жизнь в культуре творит новые культурные нормы и формы, что ими история перерабатывает себя в культуру. Вот почему Гегель считал таких людей, так называемые народные массы, навозом истории.

– Круто. А тебе зачем история?

– Вот это и будет пятое, последнее мое слово.

– Перед приговором.

– Вот именно. Занятие историей – экспансия своего я, попытка собою прожить, хотя бы фрагментарно, историю всего человечества. Как будущее – проекция или, лучше сказать, тень человека, отброшенная им назад, в будущее…

– Постой, постой. Почему назад?

– Потому что будущее всегда не впереди нас, а позади нас. Например, наши дети и наши ученики – они ведь позади нас, за нами, и последствия наших действий – тоже за действиями, а не впереди них…

– Интересно, продолжай, я тебя перебил.

– … так и прошлое, история – это свет и тени, падающие на человека: темные тени – это неопознанная им история, свет же идет от учителей, знаний, наконец, от родителей.

– Стало быть, большинство – это просто сироты истории.

– Выходит, что так. Выходит, что тот, кто не знает истории, шастает и блудит впотьмах.

– Ты меня совсем запутал. Так что же такое история?

– Если б я знал!

– Ну, ты даешь! Сказал бы сразу, что ты в этом не рубишь. Время уже даже не вечернее, а ночное, продержал меня на международной линии чуть не полчаса, а так толком ничего не ответил.

– А на фига тебе все это после полуночи?