В географии пространство, к сожалению, никогда не обсуждается как пространство [7,9,12,20,21], а только по его заполнению, что, впрочем, характерно и для истории, которая практически безразлична ко времени и видит его лишь событийно, а не хронологически. Мы, историки и географы, отдали теоретические вопросы пространства-времени физикам, которые в том просто не разбираются и глухи к реальности, как они глухи и к собственному объекту – природе. Благодаря Галилею они гордо и важно занимаются придуманными ими идеальными объектами, не имеющими никакого отношения к реальности и природе. И именно эти игры с несуществующим называются отныне наукой.

Для географов, увы, пространство обладает такими свойствами и характеристиками, как концентрация и дисперсность, разнообразие и законосообразная изменчивость [16].

Эта географическая путаница пространства с его заполнением подобна тому, как историки путают время с фактами и событиями. В этом отношении географы гораздо менее «виноваты», чем историки: ведь представления о времени значительно богаче и сложней представлений о пространстве.

Историки, например, напрочь отказываются от исследований перфектного будущего, похороненного в прошлом, лишая нас понимания и ощущения собственного существования как результата и последствия прошлых проектов. Но, точно также, и географы избегают обсуждать собственно пространство, особенно аристотельянско-кантианское минус-пространство.

География, с одной стороны, признает динамичность пространства и потому рассматривает его в имперфектном залоге, с другой, постоянно стремится к познанию закономерностей, к нормированию пространства, а, следовательно, к его перфектным формам существования [6,8,9,16,23].

Мы существуем одновременно в двух пространствах: видимом социо-культурном и пронизывающем его невидимом универсумально-духовном, согласно Кьеркегору и мистам всех времен. Это – не только основание существования сакральной географии, это – признание духовности нашего мира и нашего существования как его доминанты.

В географии имеется три основных интерпретации пространства: территория (и акватория), ландшафт и среда.

Территория (и акватория) – пространство действий, деятельностей, географическая действительность, плацдарм вмещения и размещения человеческой активности. Территория является объектом проведения искусственно-технических границ смен действий и действительностей, районирования.

Среда – реальное пространство. Географическая среда принципиально неразрывна и не рассекаема. Обсуждать среду без субъекта этой среды невозможно. Мы как субъекты среды – всего лишь центрация нашего сознания: «Человек – это природа, которая познает сама себя» (Гете).

Ландшафт (естественный, естественно-искусственный, искусственно-естественный, искусственный) – идеализированное, модельное пространство, сообразное теоретическим представлениям. Границы ландшафтов носят объективированный и законосообразный характер: они не устанавливаются, а изучаются, в ландшафтоведении районирование замещается районологией. Особая, поэтическая форма ландшафта – пейзаж.

Территориальный (инженерный) подход к пространству и его членению телеологичен, как целенаправлена любая человеческая деятельность. Территориальные границы всегда подчиняются требованию «разделяй и властвуй» (разделяй разные деятельности и властвуй в пределах своей компетенции). Инженерная география (районная и городская планировка, территориальное планирование, экономическое районирование, региональная география и т.п.), в общем-то, индифферентна к разного рода закономерностям и сообразностям – и чем честней это признается и декларируется, тем эффективней географические разработки.