– Потому что плохо слушаешь на уроках, – пояснила Валентина Григорьевна.
– Я хорошо слушаю, – возмутилась Поля. – Я знаю, что вы объясняли, могу хоть сейчас пересказать!
– Ну так почему же не пересказала?
– Я не согласна! Я пишу в сочинениях только то, что я думаю, – получилось с вызовом. Поля уже вскочила со стула, но вовремя опомнилась и снова села. И откуда взялись смелость и наглость бросать вызов учительнице?
– Пишешь, – кивнула Валентина Григорьевна. – А перед классом отстоишь свою позицию?
Поля снова опустила глаза. Она не справилась бы. Нет, и отвечая на уроках, Поля могла переговорить любого, но так открыта и искренна она бывала только в письменной речи. В сочинениях Поля не замечала границ, но не хотела бы говорить так при всех. И Валентина Григорьевна никогда не обсуждала с классом то, что поставило бы Полю в неудобное положение. Теперь же что-то изменилось.
– Та девочка, которая пишет сочинения, – взрослая, уверенная в себе личность, способная изучать окружающий мир, анализировать поступки людей и свои собственные. И нести за них ответственность, – учительница помолчала, растягивая мгновения. То ли с мыслями собиралась, то ли с силами, то ли обдумывала, стоит ли объяснять. И наконец продолжила мягким голосом, проникающим в самые глубины сознания. – Но это не ты, Поля. Ты сама не можешь ни отстоять своё мнение в споре, ни даже уверенно заявить о нём. А уж тем более жить в соответствии с убеждениями, изложенными в твоих работах. Ты не можешь отвечать за те слова, которые так легко и складно ложатся на бумагу. Как бы, девочка моя, это различие внешнего и внутреннего мира не довело тебя до беды.
Поля могла только растерянно моргать. Для Валентины Григорьевны раскусить её оказалось проще, чем гопнику – тугую семечку. Внутренний мир – мир книг, чужих и своих фантазий, бессмысленных робких мечтаний, так свойственных любой юности, – не имел ничего общего с действительностью. Поля давно – с самого детства – и безуспешно искала между ними связь, но всегда разочаровывалась: в реальности, в своём окружении, в современности. Книжные принцессы жили в замках, она – в хрущёвке, книжные девы носили шикарные платья, она – штанишки после Лены, не всегда джинсы; книжные мужчины вставали грудью на защиту друзей, а её без объяснений бросила Маша; книжные девушки влюблялись в книжных юношей, а те совершали ради их красоты славные подвиги. Поля же ощущала себя уродливой, и никто, решительно никто не любил её. Да и было ли место подвигу в жизни её одноклассников? Как теперь объяснить Валентине Григорьевне всё это? Да нужно ли выворачивать себя наизнанку из-за единственной тройки? Может ли обычная учительница, хоть и самая лучшая, понять всю глубину разочарования во внешнем мире? Но Валентина Григорьевна видела её насквозь. Цепкий взгляд старой женщины проникал в саму суть.
– Все эти книги, Поля, написаны о реальных людях, – она чуть лукаво улыбнулась. – Что ты думаешь, во времена, о которых писал Дюма, люди были лучше?
Поля даже не удивилась, откуда Старуха знает её литературные пристрастия последнего времени. А обдумывая эту ситуацию позже, пришла к выводу: начитанному человеку несложно понять, какой автор вкладывает в голову юного читателя те или иные мысли. Поля лишь кивнула в ответ на вопрос. Она вовсе не хотела выставлять напоказ своё разочарование внешним миром. Она собиралась скрыть, как ей невыносимо существовать в нём. Даже от самой себя.
– Такие же, – Валентина Григорьевна продолжала улыбаться, – я уже так давно на свете живу, столько классов выпустила, и все они одинаковы. Меняется обёртка десятилетий и веков, а люди те же.