Есть ли в мире, где – покруче,
чем на рыночном посту?
На губах синеет вера,
хоть карман дырявый пуст.
Эх, ты, жизнь, какая ж стерва:
мало денег – много чувств.
Там, в тепле, колдуют чинно:
брать, не брать, отдать, не дать…
а на рынке гнутся спины —
это – наша благодать.
Я и сотне рад безмерно:
получил, – уйду в запой.
Кто-то есть и будет первый.
Я – не первый. Я – второй.
Матерюсь. А кто поможет?
Есть надежда, – нет пути.
Знать, опять не вышел рожей.
Наши рожи не в чести́.
Жизнь давно уже не в жилу,
и давно себя не жаль…
Если уж не вышел рылом, —
хоть других не обижай!
Пусть в сентябре
Стылый сентябрь подарил нам опять бабье лето:
женскому полу всегда не хватало тепла…
но ежегодно сентябрь, вспоминая об этом,
лето сжигает всегда неизменно дотла…
Что-то не то и не так происходит на свете:
осень с причудами, но, как хозяйка, – права…
только забудешь о так приглянувшемся лете, —
снова кружи́тся от летней жары голова…
Солнце уставшим костром на ветру догорает,
бабьим теплом от души наполняя дома…
кажется: близко, так близко до самого рая…
но… это осень, а скоро наступит зима…
Где-то дожди затаились, устав от безделья…
только не надо с приходом их к нам торопить:
пусть в сентябре будет лето на этой неделе, —
дайте последний глоточек от лета испить…
ПЬЕСА ДЛЯ ИСПОРЧЕННОГО ИНСТРУМЕНТА
Почти правда
Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но… за окном вдруг затянул баян.
Он не играл, он – плакал… Под вальсок
дворовый пёс кивал хвостом кому-то…
Был час – как будто бы промежду суток —
затягивай потуже поясок…
Мечтал Иваныч, сплёвывая зло,
а тётка Марья, в стареньких калошах,
свистела: день-то – чудо, прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло!
Висел июль в прокуренном окне,
и было лень задёрнуть занавеску…
Её задёрнула услужливо невестка,
сказав: «Хотите? – Возражений нет».
Мелькнула мысль: ну, старина, пора:
конец и есть, наверное, начало!
И, оттолкнувшись молча от причала,
я зазвучал… на кончике пера.
Душа и осень
Осень, снег… и никому нет дела,
что душа, отдельная от тела,
то взлетает, то опять садится,
будто кем-то раненая птица…
С телом жить она сейчас не может:
пробежит мороз по тонкой коже —
и она от тела отлетает…
Дай ей Бог снежинкой не растаять…
Жизнь – колесо
Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану
ветру о чём-то нашёптывать я у костра…
Было бы, знаю, конечно, немножечко странным,
если бы это признанье случилось вчера…
Может быть, это – меня закружили метели?
Может быть, это – в душе проливные дожди?
Может быть, это – те листья, что прошелестели
и улетели, оставив меня позади?
А в облаках ослепительно белые птицы
машут крыла́ми беззвучно, как в старом кино…
Жизнь – колесо… Мы с тобой —
поржавевшие спицы…
Было, всё было, но очень, уж очень давно…
Было, всё было: костёр догорал на рассвете,
чмокала каша, чаёк закипал в котелке,
песнями душу в тумане расплёскивал ветер…
Было, всё было – как замок на жёлтом песке…
«Плачет кто-то за окошком …»
Плачет кто-то за окошком —
я не плачу, я – смеюсь:
мысли катятся горошком
прямо на пол… Ну, и пусть…
Собирать я их не стану:
собирал ещё вчера…
Как же всё на свете странно:
чаще, всё-таки – с утра…
За день до смерти…
За день до смерти буду жить,
не отвлекаясь на сомненья,
и будет за окном кружить
неуловимое везенье;
и снег растает на губах,
отдав своё мгновенье влаги,
и запульсируют в стихах
на сереньком клочке бумаги
мне непонятные слова:
о смысле жизни в этом мире,
о том, что жизнь всегда права,
о том, что только Бог помирит,
о том, что смертью не помочь
и жизнь, увы, не помогает…
Уже осталась – только ночь…
А, что потом, – никто не знает…
Хочу огня
Костры весенние отчаянно дымят…