– Ничего не бойся, сынок, – предупредила она Дьёра, шаря в карманах плаща. – Ваши колдуны используют силу рек, а мы, южане, кое-что другое.

– Что же? – загорелся любопытством призрак.

– У вас текут реки воды, – она достала мешочек и распустила тесьму. – А у нас – песка.

Ссыпав сероватый песок на ладонь, матушка подбросила его в воздух и тихо позвала:

– Нарэ, Надэ!

И вот уже два серых пса – крупных, поджарых, остроухих, короткошёрстных – преданно смотрят в хозяйские глаза.

– Запах, – матушка Шанэ указала на Дьёра. – Поиск.

Парень даже попятиться не успел. Один пёс очутился сзади, второй подступил спереди. Чёрные носы одновременно и шумно принюхались. Тусклые глаза вспыхнули золотом.

– Учуяли, – довольно поведала матушка, зябко запахиваясь в плащ. – Ждём, сынок. Они быстро найдут след.

– Чей след? – насторожился Дьёр, кося то на одного пса, то на другого.

– Ищите, – коротко велела матушка, повернулась к призраку и пояснила: – Убийцы, конечно.

Псы растворились в дождливой ночи бледными привидениями. Лишь там, где они замирали, на мгновение появлялось расплывчатое пятно серого света.

– Тогда зачем тебе сыскники? – удивился Дьёр. – Они же, получается, и к дому преступника привести могут? И указать?

– Не совсем, – улыбнулась матушка Шанэ. – Собаки – неживые, это духи. Души тех, кто захотел стать помощниками. Они невидимы живым. И живое находить не могут. Только неживое со следами конкретной смерти и иногда сильное колдовство. Убийство – спланированное ли спонтанное, – дело нервное, и мои помощники всегда что-нибудь найдут. Огрызок табачной скрутки, носовой платок, пуговицу. И они точно определят, что именно эта пуговица – от убийцы. И след важно найти сейчас, пока с рек не поднялся утренний туман. А дальше всё сделают сыскники.

– А если пуговиц будет много? – усомнился Дьёр. – Разных? И от разных людей?

– Не будет, – весело заверила матушка.

– А если платок найдётся на другом острове?

– А кто об этом узнает? – усмехнулась матушка Шанэ.

– Но это же неправильно! – возмутился призрак. – И незаконно!

– Убивать – тоже, – посерьёзнела матушка. – И, да, сынок, я уверена в своих помощниках. Они никогда не ошибаются. Связь между убийцей и жертвой очень тонкая и хрупкая, но она есть. И она... пахнет. Для моих помощников вещи убийцы будут пахнуть смертью определённого человека, даже если он сначала что-нибудь обронил, а уж потом убил.

Она медленно прошлась вдоль каменного парапета взад-вперёд, поглядывая то на мост, то на тихо шелестящий парк.

– К сожалению, ваши северные колдуны когда-то потеряли способность работать с духами, – добавила матушка Шанэ. – Да и просто видеть их разучились. И разуверились. Тридцать лет я убеждаю сыскников в том, что не все души сразу уходят в реки, и каждый раз ощущаю, что мне и верят, и не верят. Незаконно утверждать, что перчатка на месте преступления найдена, а не на соседнем острове? Возможно, сынок. Но я иду на это, если понимаю, что иначе преступник ускользнёт от наказания, а несчастная душа переродится в чудовище.

Дьёр съёжился и опустил глаза – виновато. Точно себя винил в случившемся, а не неизвестного.

Матушка же оперлась спиной о парапет и предложила:

– А расскажи-ка, сынок, о последней неделе своей жизни. Не торопись. Вспоминай. Это важно. Всё может пригодиться, любая мелочь.

– Да нечего рассказывать, мать, – парень сутуло пожал плечами. – У меня весь последний год, как из отчего дома съехал, по одному и тому же распорядку. Позавтракать – и к Лунной. За перекусом сходить – и к Лунной. Раз-два в луну в редакцию заглядываю, чтобы новые стихи сдать и заработок забрать. Из прислуги – лишь кухарка, но она ещё до моего рождения в семье работала.