Сзади раздался выкрик, такой неожиданный, что Элеонора оступилась.

– Какого черта! Что означает эта галиматья? – требовательно окрикнул их Стенли, вышедший в холл.

Доктор Фелл медленно повернулся к нему. Мельсон не мог видеть лица доктора, но и Стенли, и Боскомб встали как вкопанные.

– Кто из вас, – негромко спросил доктор Фелл, – трогал правую половину этой двойной двери?

– Простите… что? – отозвался Боскомб.

– Вот эту. – Доктор Фелл приблизился к двери и коснулся створки позади головы мертвеца. Створка была открыта настежь, почти упираясь в стену внутри комнаты. Он прикрыл ее, и широкая темная полоса легла на скрюченную фигуру под накидкой. – Ее ведь трогали, не правда ли? Когда вы увидели тело, она была вот в таком положении, верно?

– Ну, я ее не трогал, – ответил Стенли. – Меня даже рядом не было со стариной… я вообще не приближался к порогу. Спросите у Боскомба, если не верите.

Рука Боскомба взметнулась вверх и поправила пенсне.

– Я открыл ее, сэр, – произнес он с достоинством. – Я, с вашего позволенья, не знал, что совершаю этим что-то предосудительное. Естественно, я приоткрыл ее, чтобы было больше света из гостиной.

– О нет, вы не совершили ничего предосудительного, – дружелюбно согласился доктор Фелл. Он едва слышно хмыкнул. – А теперь, если вы не возражаете, мы воспользуемся вашим гостеприимством, мистер Боскомб, чтобы несколько более детально побеседовать со всеми. Мисс Карвер, разбудите, пожалуйста, вашего опекуна и вашу тетю и попросите их быть в готовности.

Пока Боскомб суетливо провожал их в свои апартаменты, без конца извиняясь за беспорядок в комнатах так, словно не было никакого трупа на пороге или словно комнаты действительно были в беспорядке, Мельсон чувствовал себя озадаченным и встревоженным больше, чем когда-либо. Озадаченным, потому что Боскомб не производил впечатления человека, который стал бы интересоваться пистолетными глушителями. Непростой человечек этот Боскомб: умный, может быть, жесткий под внешней обходительностью, большой книгочей, если верить тому, что говорят стены его комнаты, и выражается манерно, как мажордом из салонного спектакля. Многие нервные застенчивые люди имеют привычку выражаться именно таким образом, и это тоже наводит на размышления. Предельно аккуратный в своей черной пижаме, сером шерстяном халате и шлепанцах с меховой оторочкой – дьявольщина! Что за человек мог скрываться за подобным обличьем? Какая-то помесь Дживза с Сомсом Форсайтом.

И Мельсон был встревожен, потому что оба эти человека – хозяин и его гость – лгали, скрывая правду о том, что знали. Мельсон чувствовал это, он готов был в этом поклясться. Фальшь ощущалась и во враждебности мистера Питера Стенли, и в самой атмосфере комнаты – ощущалась явно, едва не осязаемо. Мельсон почувствовал себя еще более неуютно, рассмотрев Стенли при ярком свете. Этот человек был не просто раздражен, он был болен, и болезнь эта началась задолго до этой ночи. Огромный человек-раковина: нервы, словно проводки под кожей, дергаются в уголках глаз, тяжелая челюсть безвольно двигается, будто пережевывает что-то. Мешковатый костюм сшит из дорогой шерсти, но ткань протерлась на рукавах; галстук под высоким старомодным воротником съехал набок. Стенли опустился в моррисовское кресло[4], стоявшее у стола, и достал сигарету.

– Ну? – спросил он. Его покрасневшие глаза следили за доктором Феллом, который неторопливо разглядывал комнату. – Да, я полагаю, место достаточно удобное – для убийства. Оно говорит вам о чем-нибудь?

Мельсону оно пока что ни о чем не говорило. Комната была большая, с высоким потолком. Потолок немного спускался к задней стене, и в нем было проделано окно. Это окно почти целиком, за исключением двух створок, оставленных для проветривания, закрывали шторки из темной бархатной ткани, двигавшиеся вдоль двух натянутых тросиков. Два окна в задней стене тоже были зашторены. Слева от них находилась дверь, которая, очевидно, вела в спальню. Все остальное место вдоль стены занимали книжные полки, поднимавшиеся от пола до уровня плеча. Над ними в беспорядке висела серия картин, в которых Мельсон с удивлением узнал прекрасно выполненные копии «Карьеры проститутки» Хогарта. Все, что лежало не на месте, сразу бросалось в глаза в этой опрятной комнате – иначе впоследствии некоторые вещи могли бы остаться незамеченными. Настольная лампа расположилась точно в центре круглого стола, стоявшего посередине. На одном его краю стояли песочные часы, на другом – старинная бронзовая шкатулка; в ее филигранный узор вплетались необычные, зеленоватого цвета кресты. Слева от стола находилось большое кресло, похожее скорее на трон, с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Это сооружение стояло напротив кресла, в которое сел Стенли. Хотя в комнате пахло табаком, Мельсон обратил внимание на то интересное обстоятельство, что все пепельницы были вычищены; и ни одного бокала не было видно на столе, хотя на буфете стояли и бокалы, и бутылки.