Она резко развернулась в желании уйти, однако, вовремя вспомнив правила светского приличия и последствия их нарушения, тихо сказала: «Спасибо, я, пожалуй, откажусь от Вашего предложения и буду и дальше жить на чердаке.». «Все равно, что они могут у меня отнять? мне нечего терять» – с отчаянием подумала Джулиан, вспомнив про ампулу в кармане.

– Ну погодите, ох уж эта юношеская импульсивность, – замельтешил старик, сотрясая от смеха свою старомодную золотую мантию, – Обдумайте предложение. Мы переселим Вас в такой же номер, который вы видите сейчас вокруг, – старик властолюбиво охватил рукой старинное пространство, внушавшее Джулиан смесь любопытства и недоверия, – Вы всегда будете есть то, что любите. Ваш труд будет достойно оплачен, и вам никогда – слышите, никогда не придется извиняться перед официантами. Вам не придется их даже видеть.

Джулиан вспыхнула, вспомнив утренний эпизод в коридоре, и в ее уме снова возник вопрос, откуда старик все проведал. Значит, Светлана работает на них. Одна шайка. И все они читали ее пьесы… Ну и пусть. Джулиан с горечью подумала о том, что теперь ее точно выселят из гостиницы.

– Мне всего этого не надо, – сказала она, отвернувшись к окну и застыв в отрешенной позе самоубийцы, рассчитывающего прыжок. Глаза старика вращались, подгоняя мысли, он обдумывал что-то и ждал чего-то. Джулиан продолжила, словно подтверждая его догадки: «А теперь я уйду собирать свои вещи, завтра меня выселяют».

Когда она развернулась, то вместо старика, скрючившегося на табуретке, в тени зала мерцал господин в длинном каштановом сюртуке. Из темноты он смотрел на Джулиан яркими ядовито-оранжевыми глазами, перекликающимися с огоньками настенных факелов.

– Тебе не придется собирать вещи, – сказал он изменившимся, нечеловечески низкой частоты голосом. – У тебя будет 24 часа на то, чтобы набраться впечатлений на написание двух историй.

Джулиан застыла от удивления.

– Да, да, тебе не нужно будет писать про политиков, – улыбнулся господин – если можно так назвать бесчеловечный шрамоподобный оскал на плоском лице. – Это будет рассказ иного рода. Все так, как ты писала раньше – но про немного другую реальность.

Джулиан кивнула, словно соглашаясь с какими-то внутренними рассуждениями, и спросила «Когда?» Господин в каштановом сюртуке поднялся с табуретки, опираясь на палку со старинной ручкой, отливающей в подсветке факелов блеском камней, которые Джулиан и не снились. А снилось ей многое – и может потому в ней проснулось доверие к необычному заказчику, что ей показалось, будто она его где-то встречала – как и старичка, из которого он воплотился.

– Старик – это был всего лишь символ. Всего того, что вы так ненавидите. – подтвердил ее мысли господин. – Властолюбие, жажду денег, презрение к слабым, аморальность, – перечислял он, загибая пальцы. Можно было подумать, что они принадлежали профессиональному музыканту или фокуснику, если бы не столь же длинные ногти, напоминающие допотопных существ.

– Ты доказала, что являешься тем, что нужно, не купившись на всю эту мишуру, – махнул рукой в сторону прошлого господин.

– Конечно, ты меня знаешь. – Промолвил он, словно отвечая на мысленные вопросы, мучившие Джулиан, которые она не смела спросить. – Как-то раз мы виделись на горе в Акрополе.

Она отчетливо представила эпизод, когда она в 10летнем возрасте поскользнулась во время школьной экскурсии по Акрополю в Греции, и в момент, когда она уже была над горной пропастью и чуть не сорвалась вниз, ее подхватил кто-то из иностранных туристов и она увидела в толпе греков, собравшихся у подножия горы и кричащих что-то в панике, старика, уставившегося ей в глаза с каким-то страшным выражением. Она тогда на весь вечер застыла в молчании от охватившего ее ужаса перед этим взглядом – все в классе подумали, что от страха перед высотой, и засмеяли ее.