Бакалейщик, похожий на маленького хорька ответил:

– Да, им следовало отнести его в Шато. Какое значение для богатых будет иметь пара испорченных простыней? Они могут себе это позволить. Умрет ли он? Это война, а он солдат.

– Это хуже, чем война, – клятвенно заверил Полидор Кромек. – Это возвращение 1870 года.

Вдруг они замолчали, и я была уверенна, что один другого тычет под ребра, указывая на меня.

Молчание собравшихся было нарушено только что подошедшим – моим старым другом, школьным учителем.

– Господин мэр, – сказал он, обращаясь к Полидору Кромеку официально-авторитетным тоном, – я думаю, что если раненого офицера привезли в эту деревню, то должно быть враг совсем близко. Ничего хорошего о них беженцы не говорят. И вот, что я скажу вам, господин мэр, женщин нужно заставить уехать.

Старый учитель был единственным человеком в деревне с холодной головой на плечах. Полидор Кромек и маленький бакалейщик Гаврош были заняты своими собственными мелкими обидами и злобой. Мы потеряли рассудок, руководствуясь энтузиазмом в уходе за нашим раненым героем. И упустили важное – близость врага. Даже уланы, и те были забыты за прошедший час.

Полидор сорвался с места, чтобы предупредить всех об эвакуации деревни, и в ту самую минуту гувернантка позвала меня из окна дома.

– Он хочет поблагодарить вас.

Я зашла внутрь на цыпочках. Молодой зуав лежал на койке, устроенной на большой кушетке. Его рана не кровоточила, он был умыт и одет в пижаму, которую мы принесли из замка.

– Вам нельзя разговаривать, месье Анри, – сказала моя гувернантка. Он уже был для них «месье Анри» – а полностью, лейтенант Анри Флавель из шестого полка зуавов.

– Пуля прошла сквозь лёгкое, но рана чистая, и, если он будет благоразумен, то поправится.

Зуав улыбнулся мне. Теперь ему стало легче. Боль в глазах стихла. Он подозвал меня слабым движением пальцев, и я присела – о, очень мягко! – чуть вдалеке от него, чтобы не беспокоить.

– Вы хотели отнести меня в свой замок, – прошептал он. – Спасибо, маленький друг. Нет, не нужно плакать. Вы слышали, что сказала мадемуазель? Я поправлюсь. – Потом он слегка рассмеялся, не взирая на то, что моя гувернантка пригрозила ему пальцем. – Когда я буду здоров, а вы подрастете, вы выйдите за меня замуж, маленький друг?

Я в порыве сжала ладони.

– О, я согласна!

– Хорошо. Вот, и решено, – сказал он, – его глаза весело сверкали, внезапно он сделался серьезным. – Теперь слушайте все! Вы должны уехать из деревни сегодня же вечером. У вас есть велосипеды? Хорошо. Возьмите деньги, какие есть, и уезжайте тайно после наступления темноты. Воющие друг с другом страны не безопасны для молодых женщин, не имеющих мужчин, способных защитить их. Езжайте вдоль дорог как можно быстрее. И не в сторону Парижа. На юг!

– Но мы не можем оставить вас здесь вот так! – воскликнула я.

Он упрямо покачал головой.

– Какая невыносимая жизнь ждет нас в браке, если вы отвергнете мою мольбу. Обещайте же мне!

Прежде чем я смогла пообещать, в комнату ворвался покрытый пылью и задыхавшийся мальчуган.

– Меня сюда отправила мисс Ловетеар, из замка.

Мы привыкли слышать, как переиначивают имя мисс Лойтер. Моя гувернантка протянула руку, и мальчик, затолкав руку под рубашку, вытащил письмо. Оно было от мамы.

Я добралась до Барбизона, но не могу проехать дальше. Поезжайте немедленно на велосипедах. Пусть мальчик вам покажет.

– Видите? – спросил Зуав. Отправляйтесь сегодня вечером.

И мы пообещали. Мальчик приехал на велосипеде из Барбизона и пробыл два дня в пути. Мы отправили его в замок за провизией. Моя гувернантка поставила стакан воды у постели зуава, дав ему таблетки опиума и заплатила немного денег мадемуазель Кромек за его содержание. Потом мы покинули его.