– Он ушел, этот дурак. Но мы должны торопиться. А то настанет утро, раньше, чем мы этого ждем.

Тогда Нарцисс наклонился вперед, и юноша слегка зашевелился у него на коленях.

– Боже мой! – воскликнул Нарцисс. – Эта свинья, кажется, хочет ожить.

Клотильда, стоявшая за ним, добавила со злобным смехом:

– Еще бы! – после того, как он нас ограбил.

И Джоанна увидела, как огромные мускулистые руки Нарцисса задвигались – задвигались страшным образом. Спина его была обращена к амбару, и лампа стояла позади него. Джоанна могла только видеть, как его руки двигались, но она не сомневалась в том, что делали его пальцы. Они были у горла юноши. Его движения замерли.

Старуха Анджела с начала до конца не произнесла ни одного слова.

Как раз в эту минуту Джоанна оторвалась от окна, бросилась в комнату Мэри Коль и упала на пол в обмороке, который изгладил в ней всякую память о происшедшем. До этого момента в комнате Брамлея.

– Я стыжусь самой себя! – сказала она, вскакивая с кресла. – Четыре года эти убийцы спокойно ходили на своей ферме, а я ничего не делала.

Брамлей поднял руку.

– Нет надобности что-либо делать. Когда Мэри Коль рассказала мне то, что знала, имя Педру показалось мне знакомым. И в ту же ночь я припомнил любопытную историю, которую прочел в газете. Я ее разыскал.

Он вынул вырезку из газеты из своего стола.

– Продолжение так же поразительно, как то, что вы мне рассказали. Слушайте. В прошлом году Барилье, под действием растущего угрызения совести за свою трусость, начал пускать темные намеки. Наконец, он стал потихоньку рассказывать, что молодой Шарль Педру совсем не покончил собой, а был убит отцом. На семью Педру стали смотреть искоса, и старик Нарцисс, так же державшийся за свою репутацию, как за свои деньги, подал в суд на Барилье за клевету, думая, что человек, однажды оказавшийся трусом, струсит и вторично. Но Барилье рассказал то, что видел, довольный случаем облегчить свою совесть, и рассказал это с такими подробностями, что никто в суде не усомнился в его правдивости. Нарцисса Педру арестовали, и в ночь перед тем, как его должны были повести к следователю, он повесился на своих подтяжках на решетке тюремной камеры.

Брамлей передал Джоанне вырезку из газеты, которой было недель шесть.

– На этом мы можем остановиться, – сказал он.

Джоанна кивнула. Она взяла веревку и с любопытством на нее поглядела. Потом она обернулась и протянула ему обе руки.

– Я не могу вас достаточно отблагодарить за то, что вы для меня сделали. Теперь я свободна.

В тот вечер в гостиной миссис Мэйн присутствовало всего двое молодых людей, и вполне естественно, что они сидели поодаль и разговаривали друг с другом. По крайней мере, так это определила Синтия Мэйн. В действительности же, молодой человек искренне слушал, и Синтия ощущала чувство полета. Ее голос дрожал, и лицо было взволнованным, ее шарм, чуть игривый, очаровательный наряд – все указывало на то, что она успешно решает одну из великих задач мира. Но это было не так. Она спорила со своим кавалером так, как Синтия понимала сущность спора: куда им стоит пойти, чтобы танцевать всю ночь напролет, как только эти надоедливые старики заснут в своих постелях. Пойти ли в «Фифти-фифти», «Эмбасси» или в «Кафе де Пари»? Но так и не найдя нужного решения, Синтия внезапно сдалась. Она откинулась на спинку стула и уронила руки на подлокотники.

– Я боролась весь вечер, и у меня не осталось сил, – сказала она угрюмо. Затем она резко встала и, отдернув штору, выскочила на балкон.

Там, сбитый с толку, ее и обнаружил спутник. Наклонившись вперед, локтями она опиралась о красную обивку балконного парапета, а ладонями сильно давила на глаза в тщетной попытке избавиться от преследовавшего ее видения.