– Но так и есть.

Я быстро отвернулась и продолжила свое занятие.

– Я знаю. И она тоже его любит. Но по определенным причинам не хочет ничего менять. Чтобы обезопасить себя. И я могу это понять.

– Почему?

Я вздернула бровь.

– Ты всегда настолько прямолинеен?

Он пожал плечами.

– Я не фанат вранья.

– Вообще-то я тоже.

– И?

– Я могу понять осторожность Вайолет, потому что и сама не хочу связываться ни с кем и ни с чем, способным отвлечь меня от достижения целей, – пояснила я. В присутствии Ронана следовало заявить о своей независимости.

– Твоя цель – драгоценности, – произнес он.

Я кивнула.

– Хочу открыть свое дело. Но женщине с этим непросто, а тем более цветной. Поэтому я много работаю. Не только чтобы сделать мечту явью, но и доказать всем, что я на это способна.

В дымке передо мной возникло лицо мамы, но я от него отмахнулась.

– Как бы то ни было, – продолжила я, накладывая на марлю полоски бинта, чтобы удержать ее на месте, – я сочувствую Миллеру, но понимаю мотивы Вайолет. – Подняв глаза, я заметила, что Ронан разглядывал меня, лицо его было непроницаемым. – Ты не согласен? – Он пожал плечами. – Так ты романтик?

– Нет, – решительно проговорил он. – Но мне не нравится видеть, как он страдает.

– А-а, значит, просто добряк.

– Тоже нет.

Я отложила бинт и посмотрела ему в глаза.

– А какой ты?

Мне хотелось это знать. Моя прагматичная натура стремилась понять, что такого, черт возьми, имелось в Ронане Венце и почему я не могла выбросить его из головы. Проще всего было списать это на сексуальную привлекательность, но в нем угадывалось нечто большее. Он, словно радиоактивный элемент, одним своим присутствием перестраивал мои атомы, и я сама себя не узнавала. Волновалась, не находила себе места и краснела, черт побери…

– Я – пустое место, – проговорил он.

– Такого не бывает.

– Мне было восемь, когда умерли родители. И пока на горизонте не возник мой дядя, я десять лет мотался по приемным семьям. С тех пор я многое пытаюсь понять.

– Десять лет в приемной семье?

Он кивнул.

– Боже, не могу себе представить, – проговорила я. Он напрягся, и я поняла, что ему тоже вовсе не хотелось это представлять. – Но я знаю, о чем ты говоришь. Отчасти. Моя мама… – Я махнула рукой. – Не обращай внимания.

Он не сказал ни слова, лишь взглянул на меня. И в глазах его ясно читалось: «Мне ты можешь рассказать».

– Я просто хотела сказать, что родители Вайолет были лучшими друзьями, а теперь их брак разваливается. Она никогда не видела нормальных отношений. Как и Миллер. Да и я тоже.

– И я не видел, – признался Ронан.

– Значит, ты не пустое место, – проговорила я. – Мы все просто… ну, не знаю, бежим от сломанных браков.

– Сломанных, – повторил он, слегка скривив губы. – Да, можно и так сказать.

Я подняла на него глаза. Разговаривать с Ронаном было все равно что тянуть за ниточку. Дернешь слишком сильно, и она порвется. Вопреки здравому смыслу я хотела узнать о нем больше. И понять, довелось ли ему в жизни испытать хоть что-то хорошее.

– Ты когда-нибудь видел родителей счастливыми? – мягко спросила я.

– До того, как они умерли? – Его рука под моей ладонью напряглась, а взгляд серых глаз вновь стал жестким и безжизненным. – Нет. Никогда.

– Прости. Это не мое дело. – Я взглянула на его перевязанную руку. – И я здесь уже закончила.

Но он не двинулся с места, как и я. Моя ладонь по-прежнему касалась его предплечья, и он не сводил с нее взгляда. Я бездумно повернула его руку, открывая татуировку с пронзенной кинжалом ладонью.

– «Руки помнят», – прочитала я. – Что это значит?

– Это часть цитаты, – пояснил он. – «Руки помнят то, что забывает разум». То есть когда случается нечто дерьмовое, мы стремимся это забыть. Двигаться дальше. Но не можем. Оно проникает в нас до самых клеток. Просачивается в кровь.