Хлопнула входная дверь. В коридоре послышались тяжелые шаги отца. Он зашел без стука.

– Ты соврал ему, – сказала спокойно Варя.

– Картины сгорели, ты сама это прекрасно знаешь!

– Я их видела, ты мне их показывал!

Алексий был зол, по-настоящему зол.

– Не нужно делать вид, что ты глупее, чем ты есть, Варвара. Ты знаешь, что мы избавились от них, ты была там, ты помогала мне. Ты согласилась, что в Краевске нам эта ересь не нужна. Искусство должно служить Богу, а не человеческой гордости.

«Спокойнее, просто дыши. Скоро он уйдет».

По телу прошла легкая судорога.

– Почему ты не хочешь отпустить меня в Академию?

– Это то, что тебя волнует на самом деле, не так ли? – Алексий смотрел на нее снизу вверх, его взгляд давил на Варину макушку, заставлял ее ссутулиться, опустить голову. – Потому что ты нужна здесь. Ты должна закончить роспись. Ты должна помогать матери. Как ты можешь даже думать о том, чтобы ее бросить, после всего, что она для тебя сделала, – он приподнял ее лицо за подбородок. – И потом, кто там будет за тобой следить?

– Я сама могу о себе позаботиться!

– Не можешь, и мы оба это зна..Вдалеке завизжала собака. Варвара стояла посреди темной улицы и не понимала, где она и как здесь оказалась. Ныли ноги в кроссовках – шнурки были слишком туго затянуты. В руках у нее был ковер, небольшой, но тяжелый и плотный. Шерсть колола голые руки. Варвара осмотрелась. Она была на самой окраине города, идти до дома пешком было не меньше часа. Родители, должно быть, с ума сходят от волнения… Тело ломило от усталости. Варя бросила ковер на землю.

«Разверни.»

Она послушалась. В середине ковра лежал сверток. Даже в мутном лунном свете Варвара поняла, что это. Архиповские картины. Те самые, которые ей показывал отец, те самые, которые, как он убеждал Олега, исчезли. Нести ковер обратно домой было нельзя. Где она взяла картины? Вдруг отец действительно не знает, что они целы? Может, она украла их во время одного из приступов, а теперь решила вернуть? Нужно принести их домой, отец будет рад… Голос в голове, ее ангел-хранитель, твердо сказал: “Нет”. Тот самый голос, который отец учил никогда, ни за что не слушать. Но кто был прав сейчас? Вдруг отец обрадуется находке? Но что, если он решит избавиться от картин на самом деле? “Захочет. Он уже пытался”. Голос давно не был таким громким. “Он хотел их сжечь. Он брал тебя с собой, просто ты не помнишь. Но я их спас.” Картины были свернуты краской наружу – так бы их свернула сама Варя, меньше растрескиваются. Она действительно ходила с отцом жечь картины? Она этого не помнила, не могла помнить. Потому что такого не могло быть.

Варвара скатала ковер обратно, прижала крепко к груди и пошла к дому. Улицы были темными, только вокруг фонарей вилась мошкара. Дома спали, и только подойдя к собственному, Варвара увидела горящие окна. Она огляделась. Возле участка через дорогу был свален строительный мусор и там, между жестяных листов она и пристроила ковер. Вот так, пока все не прояснится.

– Где ты была? – отец не дал ей обнять мать, уставшую и напуганную.

– Гуляла.

– Тебя не было два дня!

Варвара протянула к матери руку, та в ответ слабо улыбнулась.

– Ты была с ним, да?

Варвара хотела оскорбиться, но поняла, что это лучшее из возможных объяснений, и спорить не стала.

– Думаешь, что так он все-таки решит забрать тебя в Столицу? Не решит, Варя. Ты ему не нужна, ему нужен его Архипов и дотации от Академии, чтобы он мог оттуда отщипнуть кусок и для себя.

На лице Алексия застыло гадкое выражение притворной жалости.

– Я знаю, что ты хотел их сжечь, – сказала Варя.