– Прош, завтра Олька вернется, у тебя небось бардак в квартире жуткий. Тебе все не убрать! Я, когда в замоте и квартиру лень убирать, зову Наташу: человек проверенный – такая шустрая, боевая, делает все с огоньком, потом дома все блестит и радуется. Давай я ее к тебе зашлю, пока Олька не приехала.

Я подумал-подумал и согласился. И буквально только я согласился – звонок телефонный: я, говорит, Наташа, мне все ваша подруга объяснила, Вы мне только адрес и время назовите.

Сегодня встал, зарядку делаю, потом вдруг… Ба-а! Сколько времени?! Через два часа Наташа должна прийти! Осмотрелся я – ну нельзя человека, да к тому же незнакомого, так принимать. Конечно, она придет убираться, но есть вещи, которые перед посторонней женщиной просто неловко демонстрировать. Например, кошачий лоток.

Пошел я в комнату жены, а лоток там стоял. Лоток – это таз такой, в котором много-много наполнителя, и в этом море наполнителя за неделю кое-что набралось… Не оставлять же такое Наташе. Нашел я пакет, выловил все лишнее, упаковал, отнес в мусоропровод.

Потом зашел на кухню и подумал, что посуду пора за собой помыть. Все эти засохшие тарелки, сковородки! Придет Наташа, что обо мне подумает?

Помыл тарелки, заодно раковину, слегка плиту, потом начал смахивать пыль… – передумал и оставил пыль Наташе.

В комнате подметать не стал (тоже Наташе), полил, правда, цветы. Посмотрел на кровать и решил застелить. Иначе двусмысленно как-то. Представьте: приходит к вам Наташа, первый раз в жизни приходит, а у вас постель разложена. Короче, убрал, отнес все тапочки в коридор, положил на полку. Странно, откуда столько тапочек?! Никто до Наташи, вроде, не приходил, а под столом три пары тапочек.

Зашел в ванную, посмотрел на себя и решил побриться: неделю не брился! Побрился – даже как-то свежее себя почувствовал. Снял треники, отнес в шкаф, достал джинсы и клетчатую рубашку, причесался. Сварил кофе. Сижу жду! Через полчаса придет Наташа!

Случился этот эпизод почти 30 лет назад, когда Ивану Ильичу было чуть больше, чем мне сейчас.

Он сам бесцеремонно открыл калитку на наш участок и скорым шагом, припадая на левую ногу, прошел к дому. Я стоял возле крыльца с маленькими тогда (лет пяти-шести) дочками двойняшками. Они почувствовали негодование зашедшего старика и, как я понял, слегка испугались. Дача у нас тогда только появилась, я, конечно, знал в лицо соседа, мы здоровались, но особо не разговаривали, и на участке у нас он раньше не бывал.

– Скажи мне, пожалуйста, – не поздоровавшись, начал он, и в голосе его чувствовалось агрессивное волнение подвыпившего пожилого человека, – зачем тебе такая трава высокая на участке? Почему не покосил! А берез зачем посадил столько? Тут что тебе. лес?

– А в чем, собственно говоря, дело? – спросил наконец я.

– А то, что траву вдоль забора не косишь, она от тебя ко мне поползёт, деревья подрастут – листья на мой участок осенью полетят. Нам зачем эти участки выделили, как ты думаешь?

Надо еще добавить, что в речь его вплетались матерные словечки, что при моих дочках было совсем неуместно и в общем-то возмутительно.

Девчонки смотрели на старика (он и мне тогда казался стариком – ему за пятьдесят, ближе к 60 – мне в районе тридцати) и, видимо, ждали моей реакции. И хоть я чувствовал, что агрессия эта скорее неприятная, чем опасная, вторжение меня так возмутило, что я не мог разговаривать спокойно, поддался исходящему от незваного гостя волнению, перешел на ты и, изменяя своему принципу разговаривать со старшими только на «Вы», попросил соседа убраться с моей территории, поскольку его сюда никто не звал и общаться с ним не желает.