Щелкает входная дверь, – исчезаю в лабиринтах дома, если здесь вообще можно исчезнуть, прислушиваюсь к непривычным, жутковатым R без палочки и повернутым на бок Е. Нужно спрятаться, затаиться, только сначала нужно прихватить вон тот бук с флагом земли на обложке, той земли, где мой родной кастл, где гарден вокруг кастла и файр в очаге. Бук выскальзывает из моих хандов, с легким стуком падает на пол, – бежать, бежать, понять бы еще, куда бежать, откуда взялась стена за спиной, не было же никакой стены, как из-под земли выросла, ман и две воманы, смотрят на меня, как на какое-то чудовище, вертятся в голове и не вспоминаются никакие гуд день и хэй, фазер говорил какое-то слово, которое невозможно выговорить, я и не смогу его вспомнить… было же какое-то другое, сейчас, сейчас…

– Топ-ри… фет-чер…

Они отступают, расступаются, смотрят на меня настороженно, устраиваются за табле, мне не остается ничего кроме как сделать то же самое, понять бы еще, какую вилку в какой ложке держать, зорко смотрю за сидящими за табле, долго не решаюсь попробовать нечто осклизлое, дрожащее, причудливое на вкус. Персоны переглядываются, быстро переговариваются своими R без палочки, опрокинутыми Е, наконец, кто-то из манов пододвигает к себе кап – я и ахнуть не успеваю, как ман прокалывает себе запястье, в кап падают кровавые капли, одна, две, десять, двадцать, – ман брезгливо пододвигает кап ко мне.

Меня передергивает – понимаю, что не смогу себя пересилить, не смогу этого сделать, и пусть меня хоть выставляют из хома на колд, я не заставлю себя. Персоны смотрят на меня с недоумением, не верят, не понимают, как такое возможно, как так-то, и это не то недоумение, какое бывает, когда отказался следовать какому-то обычаю, тут другое что-то, как это так, он не пьет кровь, он же должен, он же…

– …А у вас что… не пьют кровь? – спрашивает воман. Раскатом грома это рычащее – кр-р-р-р-овь, R с оторванной палочкой.

– А нет…

– А что у вас…

– А рыб… рыб с чипсом… шепард пай…

– Это как?

– Пастуший пирог… пудинг… корниш…

Они смотрят на меня, не верят, как я могу есть пироги и пудинги, я же должен пить кровь…

– …кот и скрипка… корова прыгнула через луну… тарелка сбежала с ложкой…

Проклинаю себя, что не смогу сыграть эту мелодию, а без мелодии так непонятно, и без картинки непонятно, в буке картинка была, а сейчас я только могу рассказать про пабы Кот и Скрипка, Тарелка и Ложка, Корова и Луна… а вот еще послушайте, Хампти-Дампти сидел на стене…

Мой стори прерывается ревом и грохотом там, на улице, – я еще не успеваю выскочить вслед за бегущим на улицу персонами, но уже понимаю, что таун горит, охваченный файром. Не сразу слышу за треском файра низкий гул в небе, не сразу вижу низко летящего стального равена, он парит над пылающим тауном, он охотится на таун, тауну от него не убежать…

Персоны целятся из ганов, я тоже целюсь из гана, я не верю, что попаду в равена, мне даже странно, что я попадаю в стального равена, который беспомощно кувыркается в воздухе, огибает причудливую дугу и падает на опушку вуда. Я бегу туда, я понимаю, что это еще не все, что в глубине стального равена есть персон, которого я должен добить, чтобы спасти таун, он должен выбраться из обломков равена, если он там один, а то может оказаться и тен, и еллевен.

Я открываю дор равена, я не верю себе, когда вижу изуродованные окровавленные останки, в которых с трудом угадывается лицо Мике, почему Мике, это неправильно, что Мике, он не должен быть здесь, он не должен жечь таун, он не должен лежать здесь мертвый, этого быть не должно.