– Дайте руку, Евгения Алексеевна, осторожно, не оступитесь.

Оказалось, что Перчиков с Евстигнеевым уже спрыгнули на землю, рядом стояли еще трое, один из них поддерживал тетю Женю, пока она спускалась по металлической лестнице.

Я спрыгнул сам. Надо было забрать рюкзаки, и я полез было обратно в кабину, но чья-то рука удержала меня, и чей-то бас сказал:

– Потом.

– Где Коля? – требовательный голос тети Жени вернул мне нормальное восприятие реальности. Солнце мягко освещало довольно неприветливую местность – холмы, поселок, но дальше…

Дальше вырастала гора, вершина которой была покрыта снегом. Пологий конус, издали черный, с прожилками коричневого и зеленого оттенков. Вспомнились японские рисунки с изображением Фудзиямы – Фудзи был, конечно, круче и выше, я знал это, но все равно сейчас мне казалось, что на свете нет и не может быть ничего красивее и значительнее этой снежной горы, над которой неподвижно зависло круглое белое облако, будто снежное озеро, белая полынья в голубом океане.

– Старыгин, – представился один из встречавших, седой мужчина, одетый не по сезону, в теплую куртку. – Здравствуйте, Евгения Алексеевна. Николай Генрихович с утра пошел в лес…

– Вы его даже не ищете? – спросила тетя Женя. Странное дело, в ее голосе я услышал не возмущение, а что-то вроде удовлетворения.

– Сказал, что к полудню вернется, – объяснил Старыгин. – Он не мог уйти далеко, да и не собирался, местность здесь пологая, опасные склоны начинаются километрах в десяти отсюда, Николай Генрихович не дойдет, так что не беспокойтесь, Евгения Алексеевна.

– Красиво, – сказала тетя Женя, глядя на Кизимен из-под ладони. – Господи, как красиво. Я бы тоже хотела… Этот дым над вершиной… Извержение, да?

– Ну что вы, – сказал Старыгин, – Кизимен извергался в последний раз восемьдесят лет назад. Потому я и говорю, что…

Тяжелый рокот донесся с севера, и мне показалось, что земля под ногами вздрогнула.

Люди, выгружавшие из вертолета коробки, прекратили работать. Все, кто был рядом с нами, обернулись, и я теперь точно мог сказать, что означает фраза «изумление застыло на их лицах». Над кратером поднимался – медленно, как ракета на старте, – черный столб дыма, издали он казался тонким, но полыхнуло красным, и дымовой столб расширился, превратился в колонну, стремившуюся верхним концом достать до единственного облака, что висело над горой. Облако уже не было белым, его будто помазали снизу сажей и вытянули вверх, оно стало похоже на потрепанную шляпу, этакий гигантский НЛО…

Как-то получилось, что мы остались на площадке одни – со Старыгиным, который не отрывал взгляда от вершины и что-то бормотал, – остальных будто смыло волной, и я только окоемом памяти вернул момент, когда все бросились к стоявшему рядом с площадкой микроавтобусу, и машина помчалась, выбивая пыль из проселочной дороги, к домику с антеннами на крыше. Я еще отметил, что дверь вертолета Перчиков закрыл, а там наши рюкзаки…

– Вы же говорили… – почему-то все доходило до меня с опозданием, я отметил, что эту фразу тетя Женя повторяла в десятый раз или в сотый: – Вы не предполагали, что начнется извержение? У вас сейсмографы, и в кратере аппаратура!

– Нет в кратере аппаратуры, – сказал Старыгин.

И тут мой мозговой ступор прошел, будто и не было. Память прояснилась. Собственно, так было всегда: я долго не мог сообразить, что делать, но в тот момент, когда будто само собой принималось решение…

– В машину! – сказал я. – Почему его не ищут с воздуха?

Старыгин посмотрел на меня, как на идиота.

– Вертушка у нас одна, – сказал он с сожалением. – А сверху не увидишь – лес. Да вы не беспокойтесь, – это уже нам обоим, – вернется Николай Генрихович. Увидит, что началось извержение, и прибежит.