– Не усну, – сказал я.

– Твое дело. Полежи. А я попробую уснуть. Здесь хороший воздух. Комнаты, кстати, сдавать пока не нужно – тем более, что не мы платим.

– Хотите отдохнуть после Кизимена? – сказал я. – И правда, может, задержимся здесь на неделю? Природа… И Николаю Генриховичу полезно.

– Коле? – удивилась тетя Женя и, помолчав, добавила: – Все-таки ты ничего не понял. И ладно. Спокойной ночи.

Не понял – чего?

Тетя Женя ушла к себе, а я открыл окно, выкурил сигарету и лег, но даже под ватным одеялом, которое я нашел в шкафу, было зябко и прохладно, сон не шел, я закрыл окно, и стало душно, мне не хватало воздуха, я лежал, закрыв глаза, и почему-то представлял, что дышу чем-то совсем не пригодным для дыхания… запах был какой-то… то ли серы, то ли аммиака… противный запах, возникший, скорее всего, в моем воображении. Наверно, я все-таки засыпал, потому что в полудреме слышал странный голос – он не звучал, он просто существовал внутри меня и говорил, ничего не произнося, странные слова, которых не было в тех языках, что я знал, но я все равно понимал смысл: «Ваша сила приближает мою силу, вы – мое лекарство, вы пришли, и вы уйдете, потому что вместе нам жить невозможно, вы уйдете, вы временные, а я останусь, я вечная, это мой мир»…

Я хотел возразить, но не знал – кому. Я хотел подумать, что… Но мысль обрывалась… Я хотел…

Проснулся я от звонка мобильника.

– Дольский? – спросил кто-то незнакомым голосом. – Вы готовы? Машина вышла.

Наскоро умывшись, я вытащил из номера рюкзак и постучал в соседнюю дверь. Сначала тихо, потом громче.

– Что ты барабанишь? – недовольно сказала, открыв, тетя Женя. Она была полностью одета, причесана, и рюкзак стоял у ее ног, готовый к тому, чтобы я его поднял. Похоже, она все-таки не ложилась этой ночью. – Я не глухая. И что за спешка?

Странный вопрос.

Милицейский «жигуль» стоял перед входом в гостиницу, водитель курил, смотрел, как на западе медленно поднимались к зениту тяжелые облака – на востоке еще слепило глаза радостное утреннее солнце, а с противоположной стороны надвигался морок, видны были струи дождя, пересекавшие небо и казавшиеся издали прозрачным, трепетавшим на ветру, кисейным занавесом.

В дороге мы не проронили ни слова – впрочем, весь путь и занял-то минут пятнадцать. Вертолет стоял посреди бетонированной площадки, лопасти медленно крутились, создавая не ветер, а бурление в воздухе, несколько мужчин поднимали в кабину картонные коробки, передавали пилоту и, видимо, штурману – так мне, во всяком случае, показалось, – и те складывали груз посреди салона, сидеть нам с тетей Женей места почти не осталось.

– Это вы с нами? – крикнул пилот, крепкий мужчина в черном комбинезоне, лет сорока на вид. – Ждите, сейчас груз примем…

Ждать пришлось недолго, через пару минут все было уложено.

– Полезайте, – разрешил пилот, и я первым полез в кабину по приставной металлической лестнице – будто на корабль во время шторма. Подал сверху руку тете Жене, она поднялась медленно, смотрела на меня странным взглядом, что-то хотела сказать, но я не понимал, мне почему-то казалось, что она боится лететь, не хочется ей лететь, она опустилась в кресло, пристегнулась, я сел рядом.

– Перчиков, – сказал пилот, обернувшись и протянув мне руку. Пожатие – вот странно – оказалось не очень крепким, скорее символическим. – Борис Григорьевич. А это, – он кивнул в сторону штурмана, – Славик Евстигнеев.

– У вас есть связь? Я хочу поговорить с мужем, – сказала тетя Женя, из-за шума винта ее было плохо слышно, но Перчиков понял.

– Насколько я знаю, – прокричал он, – ваш муж с утра ушел к сопке. Олег сказал, что вы в курсе!