Он останавливается и смотрит на меня со странным выражением. Так смотрел бы баран на новые ворота. Наконец, он меня признает, лицо ставится осмысленным.

– Прибыли? – бурчит он с кривой усмешкой. – Надо докладывать…

А перед обедом, когда мы ждали открытия столовой в тени березок, на отшлифованных задами личного состава валунах, меня подозвал начальник группы ВД эскадрильи капитан Гриценко:

– Петров, тебе оказана большая честь… Так как ты неделю где-то прогулял…

– Я не прогулял! – возражаю серьезно. – Я в краткосрочном отпуске был!

В самом деле, Гриценко может и не знать, где я был. Но я попал совсем не в тон, и вокруг заржали.

– Вот я и говорю, неделю отдыхал. Будешь сегодня после обеда старшим. Солдатами будешь руководить, понял?

И Гриценко скучно объясняет, что это надо вымыть, это – убрать, это – почистить. Слушаю, запоминаю. Один пункт задания меня поражает: требуется перенести кусок парусины размером с половую тряпку из одного конца коридора в другой. Да я бы и сам перенес… Но, по-видимому, самому нельзя, не офицерское это дело, погоны не позволяют.

Гриценко не колоритен, слушать его скучно. То ли дело инженер нашей эскадрильи капитан Осинин! Как он орет «Да…………………..!!!» и хлопает себя по бокам!..Очень здорово у него выходит. Говорят, он способен вдарить оземь шапку и отфутболить ее на десяток метров, но, поорав и устроив матерный разнос, через пять минут успокаивается и зла никогда не помнит.

Ладно. Вот тебе, думаю, и офицерское крещение. Это настоящие солдаты. Своим братом, студентом, и то нелегко командовать, не любил я этого, хоть и на одном языке говоришь, одну кашу ешь. А тут пропасть все-таки: лейтенант и солдат. Страшновато. И любопытно.

Иду после обеда на стоянку.«Литературкой» запасся. Они – полы мыть, а я почитаю. Прихожу, а солдаты куда-то собираются. Куда?

– Товарищ лейтенант, звонил дежурный но полку. Пятерых срочно к штабу. В лесу пожар.

Правда – пожар. И близко, дым виден. Поднялся и пошел туда МИ-8.

Солдат остается двое. Один делает фотогазету, другой чинит замок. Помогаю парню делать газету. Потом ее вешаем и уходим. Крещение не состоялось. Не вздрючат ли завтра? Хотя пожар есть пожар.

Получил деньги, все сразу: подъемные, зарплату. Больше, чем командир эскадрильи. Не скоро придется держать в руках такую сумму, года через два.

Суббота, воскресенье – тоскливые дни. Вокруг пьют, гуляют, играют в волейбол, отовсюду доносится музыка. А мне словом не с кем перекинуться. Сколько я сегодня сказал слов? С десяток – в сберкассе, с десяток – на почте, с десяток – в столовой, с десяток – дома, сам себе. Не больше пятидесяти слов в день.

18 июня 1972 года

В ближайшее время у нас законсервируют три машины, экипажи уходят в отпуск. По этому поводу высказался Н. Н. Филиппов, начальник группы радиоэлектронного оборудования (РЭО) нашей эскадрильи. Самое интересное, сказал он, что все машины полка можно спокойно законсервировать на неопределенный срок, и ничего не случится, и ничего не изменится, и сколько горючего сбережем!

Купил себе ботинки за 9.60. Сиротские, прямо скажем, ботиночки. Приютские. Однако – по форме. Заставили.

Дело в том, что ботинок мне до сих пор не выдали. В апреле черные уже прекратили выдавать, а коричневые еще не начали. Говорят, коричневые, которые отныне положены, нового образца, только в октябре получим.

Покупать же свои я никак не хотел. Из какого-то упрямства. (Я сюда не рвался. Призвали? Ну так обеспечивайте!) Изворачивался, ходил в черных технических тапочках, в туристических ботинках, в итальянских, сугубо цивильных. Спасало то, что по весне ходили в комбинезонах, а с комбинезоном можно и тапочки напялить. Но вот – лето, жара. Ходим в брюках и рубашках, тапочки никак не подходят. И вопиющее нарушение формы, и просто смешно.