Одна беда – мама нашего карапуза строго-настрого запрещала ему перебегать через проезжую часть улицы, а также бодяться неизвестно с кем по «норам и помойкам» этого сквера. Она трудилась в дамской парикмахерской справа от подворотни их дома. Из окон салона хорошо обозревалось ближнее, не скрытое деревьями пространство сквера и отрезок проезжей часть улицы вдоль него. Мама могла видеть, как её любимый сыночек Йонa стрелой из подворотни несётся в сквер, а если не она, то кто-нибудь из сотрудниц докладывал: «Мадам Лейбедев, Ваш пострел только что перебежал через дорогу…». За это наш пострел бывал наказан. На день-два, а то и на три Йону лишали прогулок, и бедный мальчик искренне обещал не выбегать со двора. Однако стоило ему только уйти из-под родительской опеки, оказаться на «свободе», он тут же чистосердечно забывал о своих обещаниях и грядущих наказаниях, и вольный ветер овладевал его буйным впечатлительным характером, и вот он уже опять несётся со двора к «нежелательным» друзьям и запретным детским забавам. Девочки «пришли» потом, позднее, в тот же скверик, но уже кто-то другой наблюдал с чердака облезлого розового дома, из слухового окна под потрескавшейся, местами чернеющей черепичной крышей за происходящими внизу в кустах и высокой траве захватывающими событиями.

В те печальные дни, когда Йонa находился под домашним арестом, он накручивал довоенный ВЭФ25, стоявший в родительской спальне у изголовья на маленьком резном секретерчике. Он слушал диковинную музыку, которая целиком заполняла и зачаровывала его, он неподвижно застывал в папином кожаном кресле, прикрывая глаза, и в голове проплывали причудливые образы и видения, объяснить себе которые он не мог. Его охватывала эйфория, которая держалась в нём долгое время, скрашивая домашнее заточение и являясь как бы замещением утраченной свободы. Ещё карапуз любил листать большие книги с картинками, переложенными тонкой полупрозрачной бумагой, и вычитывать подписи, в которых разным непонятным словам он давал своё толкование. Родители готовили Йону к школе, и регулярные занятия с ребёнком дали результаты – Йона умел читать. Он садился на кухне у окна, смотревшего с высоты третьего этажа на внутренние проходные дворы, простиравшиеся от улицы Траку параллельно Комьяунимо, мимо закрытой и заброшенной церкви евангелистов-реформатов, до улицы Клайпедос (лит. Klaipėdos). Вместе с Маврикием26 они вглядывались в утренний развод конной милиции, и Йонa c любопытством и детской непосредственностью истязал учёного попугая всякими «почему?» и разными «зачем?». Мальчонку привлекал располагавшийся на Клайпедос Эскадрон конной милиции, куда он собирался наведаться, когда мама с папой уедут в Цхалтубо. Издалека они разглядывали конюшни, лошадок, милицейских тёток в мундирах и кузню, двухстворчатые ворота которой бывали отворены, и в её темной глуби полыхал красными языками пламени кузнечный горн. Для дистанционного наблюдения Йона извлекал трофейный цейссовский бинокль из секретерчика, где рядом с запонками, военными наградами, наградными документами и записными блокнотиками была россыпь жёлто-серых пакетиков с какими-то кружочками из тонкой резины, растягивавшимися в продолговатый цилиндрик, а Маврикий и без того всё различал своим зорким птичьим оком. Малыш прочёл надпись на одном из пакетиков, но воспроизвести слово не получалось. Самый кайф был, когда развод эскадрона происходил в сопровождении духового оркестра. Тогда оба наблюдателя приходили прям в праздничное возбуждение. Йонa ликовал.

Сегодня же, когда истёк срок очередного заточения, бабушка, открыв все дверные запоры и сопроводив соответствующим напутствием, выпустила из домашней клетки кудрявого белокурого толстячка. На волю! В пампасы! Но в этот раз не ринулся толстячок сломя голову через дорогу. Он избрал гораздо более длинный и, как подсказывал детский пытливый и изобретательный ум, менее опасный путь. Наш хитрован понял, что если пройти через всю кишку длинного двора и выйти из него через узкую деревянную дверь у реформатской церкви, либо завернуть в параллельный двор, выходящий на Клайпедос, и оттуда налево пересечь дорогу в сквер, то этого никто из парикмахерской не заметит. Отбывая наказания, сидя на кухне у окна, он рассмотрел в бинокль возможные стратегические направления и важные пути отступления и сейчас полный решимости двинулся в параллельный двор. Выйдя из ворот на Клайпедос, Йонa вспомнил эскадрон и с новым импульсом любопытства завернул в его массивные, дубовые, окованные чугуном ворота. Первое, что бросилось Йоне в глаза, был стоявший за воротами у грохочущей механическим молотом кузни, Зюнька