Но шутки —  шутками, а факт остается фактом: в моем мире нет магии, в этом —  супермаркетов, и, подозреваю, даже ведьмы на зиму делают заготовки. А я что-то во время нашего хозяйственного квеста не видела здесь ни трехлитровых банок, ни закаточной машинки! Так что надо полагать, местные технологии консервации отличаются от известных мне. 

Домовой полностью так и не проявился: метнулся серой, едва заметной тенью от печи к столу —  и на столе, будто сами по себе, стали появляться миски.

—  Гостемил Искрыч! —  тихонько позвала я. —  А как здесь у вас на зиму припас принято заготавливать?

Спросила просто так, лишь бы мысли отвлечь от неприятной компании, что сейчас шарилась по двору, и тут же устыдилась: так расцвел от этого вопроса домовой. Даже скрываться перестал!

Проявился, огладил широкую короткую бородку.

—  Грибочки квасим по-всякому —  и с брусничкой, и со смородиновым листом, капусточку кислую в кадушках солим —  да на ржаной муке-то, до того хороша капусточка выходит, прежняя хозяйка очень уважала! Яблочки моченые любила опять же! 

Он перечислял и перечислял, а я все грустнела.

—  Понятно. Значит, помру с голоду. Потому что ничего из этого я делать не умею: ни мочить, ни солить, ни квасить.

—  Ыть! —  поперхнулся Гостемил Искрыч. —  Да как можно, матушка! При живом-то домовом! 

От его искреннего возмущения стало совсем стыдно —  как будто я ему пообещала что-то, наврала с три короба, что останусь и никуда не уйду!

—  Ты, Гостемил Искрыч, с готовкой меня, конечно, не оставишь —  но только припасы для этого откуда-то добыть надо.

—  Как —  откуда-то? Как —  добыть?! —  негодовал домовой, и борода его возмущенно дрожала. —  Тебе, матушка, окрестные селенья всё, чего надобно сами поднесут! Все, кто на твоей земле живет, кто с твоей земли кормится и твоей защитой на ней жив!

Я молча посмотрела на него. На душе скребли кошки: домовой верил в то, что я действительно могу дать кому-то защиту. Верил в мою силу непогрешимо, хоть и видел с утра, что я даже сундук прошлой Премудрой не сумела открыть! Верил, несмотря на то, что даже ворота для меня открывал-закрывал он.

—  Ыть… —  снова поперхнулся Гостемил Искрыч от моего взгляда. —  Ты прости, матушка, увлекся я, не мне ведьме пенять, не мне хозяйку корить!

Кланяясь и безостановочно прося прощения, домовой схлопнулся.

Ну вот. Кажется, еще и единственного помощника и союзника перепугала. Надо будет извиниться, и спросить, чем здешние ведьмы с домовыми за службу расплачиваются: молоком и хлебом, как в наших сказках, или еще что-то подойдет?

А то весь хлеб,  который у нас с ним в избе есть, им же и испечен. Так себе плата получается…

Я мрачно возила ложкой по тарелке гречневую кашу, размышляя о перспективах. Настроение было примерно как и перспективы: паршивым. И стук в дверь, а затем и стук двери, его не улучшил.

Седоусый вперся в избу, как к себе домой. Но, напоровшись на мой гостеприимный взгляд, резвости убавил, остановился. А может, не в моем взгляде дело. Может, просто ждал, пока его орлы в комнату втянутся —  и она покажется вдруг маленькой, тесной. 

Хотя еще недавно места здесь хватало с избытком.

Следом за богатырями в комнату протиснулся пес, уселся —  вроде бы рядом со мной, но так, чтобы стол ему, если что, прыжка не затруднил.

Гости мялись у порога.

Я, покачивая ложечкой, смотрела на них —  вооруженные мужики смотрели на меня, и, кажется, от моего взгляда чуть ли не робели.

Хорошая репутация у местных Премудрых!

Я приподняла вопросительно бровь:

—  Ну? Нашли?

Седоусый (меня так и тянуло мысленно назвать его “витязем”), зло дернул углом рта. Ответом не удосужил, хамло строевое.