Личные контакты Кантакузина с латинянами завязались с самого начала его карьеры. Будучи Великим доместиком[300] Андроника III, он был покровителем Варлаама Калабрийского и, по всей вероятности, именно по его инициативе и, разумеется, с его согласия Варлаам был направлен в Авиньон (1338–1339), чтобы передать папе Бенедикту XII предложение созвать Вселенский Собор[301]. Заняв императорский трон, он продолжал ту же политику. Одной из важнейших его забот стало намерение направить одного из должностных лиц, Николая Сигероса, в Авиньон с новыми предложениями[302]. Тот же Сигерос отправится в Европу с подобной миссией уже после того, как Кантакузин оставит престол в 1354 г. [303], и это с очевидностью доказывает, что между правлениями Иоанна VI и Иоанна V Палеологов вопрос о преемственности в византийской политике не был по-настоящему решен. Отношение Кантакузина к Западу отличалось тем, что, осознавая все доктринальные препятствия к объединению и не надеясь извлечь из унии немедленную политическую выгоду, он тем не менее никогда не переставал прилагать усилия для воссоединения, понимая его и как духовную необходимость, и как в перспективе важное политическое достижение.
С другой стороны, поразительно, что Кантакузин никогда не менял своей принципиальной позиции в отношениях с Европой, а именно убеждения, что воссоединение Церквей может быть достигнуто только путем Собора. Как мы упоминали, еще в 1338 г. Варлааму было доверено предложить Бенедикту XII созвать Собор. В связи с переговорами 1347 г. Кантакузин ясно излагает свою программу воссоединения. Он пишет:
Это великое дело, дивное и неоценимое, не может обсуждаться поверхностно, наспех и легкомысленно… Если бы те, кто первыми изложили учение, ныне почитаемое Римской Церковью, не были слишком дерзкими, если бы они не относились с пренебрежением к другим, если, напротив, они бы представили учение на рассмотрение других предстоятелей Церквей, зло не усилилось бы настолько, члены Тела Христова не были бы так разобщены и не боролись бы друг с другом… Дерзкое предприятие императора Михаила, первого из Палеологов, не принесло пользы: из-за него раскол стал еще более глубоким, а противостояние – более ожесточенным. Вот почему, что касается меня, то я полагаюсь только на мнение Вселенского собора, созванного по всем правилам, который выскажет свое решение относительно вероучения… Если бы и Азия и Европа были, как когда-то, подчинены Римской империи, то этот собор нужно было бы созывать у нас; но поскольку это невозможно, если отцу нашему папе будет угодно, мы встретимся по общей договоренности в каком-нибудь [при]морском городе, который был бы на равном расстоянии от мест, где находится каждый из нас…[304]
Сегодня эту программу мы можем рассматривать как прямое предвосхищение переговоров по подготовке Флорентийского собора: ведь тогда выбрали именно морской город – Феррару, и именно потому, что византийской делегации было проще туда добраться. Если верить тексту нашего «Диалога», то эти планы были близки к существлению уже в 1367 году, так как собеседник Кантакузина соглашается с тем, чтобы собор проходил в Константинополе.
С другой стороны, следует подчеркнуть, что дело воссоединения для Кантакузина не ограничивалось составлением проекта Собора. Удалившись от политической деятельности, он сблизился с кругом ученых, испытывавших живой интерес к западному богословию. Под прямым покровительством бывшего императора были переведены с латыни на греческий блаженный Августин и прежде всего Фома Аквинский; эти тексты стали для византийских богословов достоверными источниками по католической теологии. Правда, основные переводчики – братья Димитрий и Прохор Кидонисы – в итоге перешли в католичество, но этого не произошло с теми, кто воспользовался плодами их трудов: такие богословы как Нил Кавасила или позже, в XV в., Геннадий Схоларий, в дискуссии с латинянами были гораздо более информированы о западной богословской традиции, нежели те – о греческом богословии. Таким образом, Кантакузин и его группа внесли весомый вклад в дело сближения двух миров, которое могло бы принести результат, если бы обстоятельства сложились иначе и дни Византии не были бы сочтены.