Нет ничего великого в римском престоле, именуемом апостольским, ибо каждый епископ сидит на престоле Христа и наделен достоинством, высшим, чем ангелы[214].
У свт. Симеона Фессалоникийского, богослова и литургиста XV в., мы находим другое свидетельство византийского отношения к Петру и его преемству. И для свт. Симеона преемство Петра – это преемство в истинной вере:
…не должно противоречить латинянам, когда они утверждают, что римский епископ – первый. Это первенство не пагубно для Церкви. Пусть только они докажут его верность вере Петра и вере преемников Петра. И если это так, пусть он пользуется всеми преимуществами понтифика. <…> Пусть епископ Рима будет преемником православия Сильвестра и Агафона, Льва, Либерия, Мартина и Григория, тогда и мы назовем его апостольским и первым среди других епископов; тогда мы тоже будем повиноваться ему, и не только как Петру, но как Самому Спасителю[215].
Очевидно, что эти слова – не просто риторическое преувеличение. Каждый православный епископ, пока он не изменяет своему епископскому достоинству, являет образ Христа в Церкви. И первый среди епископов – не исключение: он тоже призван являть образ Христа в возложенном на него служении, в данном случае – в первенстве. Именно в этом смысле «Эпанагога» IX в. говорит о патриархе Константинопольском как об «образе Христа»; этот знаменитый текст, составленный, вероятно, свт. Фотием, не оспаривает, конечно, роли других епископов, которые также являют «образ Христа» в своих Церквах, но подчеркивает, что особая обязанность епископа столичного города – являть этот образ за пределами его епархии, для всей империи.
Согласно Симеону, первенство, которое некогда принадлежало римскому епископу, не исчезло в Церкви. В христианском мире, по представлениям византийцев, древняя столица империи занимает неприкосновенное место, и она возвратит его себе, как только вернется к православию, а это не только религиозная, но и политическая необходимость.
Никоим образом мы не отвергли папу, – пишет свт. Симеон. – Не с папой мы отказываемся войти в общение. Мы привязаны к нему, как ко Христу, и мы признаем его как отца и пастыря. <…> Мы в общении во Христе, и в нерасторжимом общении с папой, с Петром, с Лином, с Климентом…[216]
Но действующий папа, «ввиду того что он больше не является их преемником в вере, не является и наследником их престола»[217]. Иными словами, он больше не папа: «…тот, кто называется папой, не станет им, пока у него не будет веры апостола Петра»[218].
В сущности, свт. Симеон говорит здесь об очевидном для православных богословов учении о духовных дарах. Каждый может стать недостойным благодати, дарованной ему ради того служения, на которое призвала его благодать Святого Духа. Но его недостоинство тем не менее не отменяет ни самого дара, ни служения, которые являются неотъемлемой частью жизни Церкви. Непогрешимость Церкви, следовательно, в конечном счете – это верность Бога Своему народу, и она никогда не должна отождествляться с личной непогрешимостью, ибо Бог никого не может заставить быть верным Ему. Каждый епископ получает дар учительства и хранения истины в Церкви, в которой он поставлен епископом. Если он изменит своему служению, он утратит этот дар, но само служение останется в Церкви и другие примут его. Именно так свт. Симеон Фессалоникийский рассматривает служение первенства: оно существует в епископском собрании так же, как существовало в апостольском, но подразумевает единство веры в истине.
Те же экклезиологические доводы мы находим у Геннадия Схолария, последнего великого византийского богослова и первого патриарха Константинополя под турецким владычеством.