Первое серьезное столкновение произошло, когда император Мануил Комнин приступил к политике церковного объединения в надежде возвратить себе прежнее вселенское имперское владычество над Востоком и Западом. Мануил ради этого поддался искушению утвердить западную теорию божественного происхождения римского первенства, но встретил решительное противодействие со стороны патриарха Михаила Анхиальского (1170–1177). Петр, утверждал патриарх, был «вселенский учитель», поставивший епископов не только в Риме, но и в Антиохии и в Иерусалиме, у которых было гораздо больше «божественных» оснований стать центром Вселенской Церкви, чем у Рима; римское первенство было каноническим установлением, обусловленным правоверием римских епископов; после их впадения в ересь первенство переместилось в «новый Рим», Константинополь. Почти те же аргументы выдвигались и другим греческим богословом этого времени Андроником Каматиром[177]. Ясно, следовательно, что реакция византийских богословов опиралась на экклезиологию, содержащую иную концепцию преемства Петра[178].

Среди византийских богословов сформировалось несколько позиций. Наиболее жесткая из них опиралась на логику 28-го правила Халкидонского Собора (451) и ею же поддерживала свои ультимативные заключения: церковная организация строится по «имперскому» образцу; «ветхий Рим» обладал первенством, поскольку был столицей империи; это преимущество сейчас принадлежит Константинополю. Похоже, что такая логика превалировала при императорском дворе. Особенно откровенно она проявилась в знаменитой истории императора Алексия I Комнина, написанной его дочерью Анной. В идее главенства папы над всей ойкуменой василисса видит лишь пример латинской «наглости» и «дерзости». Правда же в том, пишет она, что когда императорская власть, синклит и все правление оттуда перешли к нам, в наш царственный город, то вместе с ними перешла к нам и высшая епископская власть. Императоры с самого начала предоставили эти привилегии константинопольскому престолу…[179]

То же мнение высказал в 1155 г. митрополит Эфесский Георгий Торник в послании к папе Адриану IV, написанном от имени императора, в котором автор утверждает, что «престол Константинополя превосходит престол Рима»[180]. Торник был также автором «Похвалы» Анне Комнине и тесно связан с династией Комнинов. Его взгляды, как и взгляды Анны, разделяет и Никита Сеидский (в речи, представленной по случаю визита в Константинополь архиепископа Миланского Петра Гроссолана), отвергающий «древнее» и чисто политическое первенство Рима во имя Константинополя, «нового Рима», «нового Иерусалима» и воистину «града Божия»[181].

Другая позиция, также сложившаяся в кругу византийских полемистов того времени, заключается в простом отрицании первенства Петра среди апостолов и утверждении, что власть, данная ему Иисусом, также была дана и другим апостолам (см.: Ин. 20:23; Мф. 18:18). Эта позиция, экзегетически довольно слабая и противоречащая существующему признанию личного служения Петра, неизвестная и святоотеческой традиции, будет, несомненно, вспоминаться и позже (впрочем, как и в нынешние времена). Она появляется в отчетах, которые Ансельм Хавельбергский, посол германского императора Лотаря II, отсылал в 1136 г. после дебатов с греческими богословами[182].

Третий, более широкий взгляд на проблему, предвосхищающий то, что будет развито в процессе экклезиологических споров, появляется в тексте «Диалога» императора Мануила I с римскими кардиналами, состоявшегося в 1166–1169 гг.[183] В аргументах, приписываемых лично Мануилу, позиция греческой стороны состоит в признании личной роли Петра среди апостолов, но в отрицании его преемства в