Выше мы говорили, что недавние движения Рима в сторону соборности, к понятию «Церквей-сестер» и к ограничению роли односторонних римских постановлений о вере следует рассматривать как значительный экуменический прогресс. Однако двойственность возникает сразу же, как только эти движения прилагаются к практике. Традиционная для западного христианства опора на авторитет в делах религии создает там, где авторитет слабеет или исчезает, религиозную пустоту. Лишенное уверенности, которую давали привычные структуры (учительство Церкви или непогрешимость Библии), подозрительно относящееся ко всему, что с ними связано (парадоксально включая и таинство литургии), западное христианство движется в направлении, все более и более удаляющем его от православия: к активному гуманизму и секуляризму. Но тут, как реакция против этих течений, вновь проявляются – сильнее, чем прежде – старые клерикальные формы посттридентского римо-католицизма и консервативного протестантского фундаментализма.

Все это, конечно, может показаться излишним упрощением, но отражает чувства многих православных, стремящихся вообще уйти из экуменических «авантюр» и в православном богослужении самим наслаждаться прекрасным предвкушением грядущего Царства. Это естественная реакция тех, кто не может отождествить себя ни с одним из полюсов.

Я, конечно, не собираюсь закончить на этой пессимистической ноте. Я думаю, что уход от диалога есть не что иное, как отказ от своей «соборной» ответственности. Но я хочу подчеркнуть, что между соборной экклезиологией православия и догматом I Ватиканского собора о непогрешимости стоит именно вопрос «авторитета», который и должен быть обсужден как таковой. Но после шестидесятых годов вопрос был переведен на иной уровень. Обсуждение папского первенства и церковного авторитета стало невозможным вне связи с самим содержанием христианского благовестия. Ибо если содержание это уже не гарантируется никаким «авторитетом», то оно должно сохраняться общим знанием и обязательством всей Церкви. Самая цель христианской жизни, а по существу и экуменического движения, заключается в том, чтобы сделать всецелую Истину христианского опыта всегда доступной в христианской общине. Именно согласная преданность этому опыту и делает Церковь воистину единой.

Rome and Orthodoxy: Is «Authority» Still the Issue?

Пересмотренная версия доклада, прочитанного автором в мае 1971 г. на конференции фонда «Pro Oriente», Вена, Австрия.

Первая публикация доклада: Schwesterkirchen: Ekklesiologische Implikationen im «Tomos Agapis» // IKZ. Bd. 4. 1974. S. 308–322.

Переиздание: Schwesterkirchen – ekklesiologische Folgerungen aus dem «Tomos Agapis» // Auf dem Weg zur Einheit des Glaubens: Koinonia – Erstes ekklesiologisches Kolloquium zwischen orthodoxen und römisch-katholischen Theologen: Referate und Protokolle. Innsbruck; Wien; München: Tyrolia-Verlag, 1976 (Pro Oriente, 2). S. 41–53.

Переиздание с небольшими изменениями: Rome and Orthodoxy: Is «Authority» Still the Issue? // Living Tradition. P. 63–79.

Впервые на рус. яз.: Рим и Православие: по-прежнему ли существует проблема «авторитета»? // Живое Предание. 1997. С. 83–105.

Переиздание (с небольшими изменениями): Рим и Православие: проблема авторитета // Живое Предание. 2004. С. 102–127.

Статья публикуется по рус. изданию 1997 г. с уточнениями по оригиналу.

В дискуссиях по вопросам экклезиологии всегда велик соблазн манипулировать понятиями и вероучительными формулами, избегая критического отношения к тому, как применяются они на практике. К примеру, православному богослову, описывающему экклезиологию св. Игнатия Антиохийского, легко выстроить довод в пользу нынешней позиции Православной Церкви относительно римского первенства. Труднее будет дать анализ церковных институтов – их развитию на Востоке и на Западе в экзистенциальной роли утверждения веры, пастырского окормления верующих и осуществления миссии Церкви в мире. Эти институты, чья задача – выражать природу и назначение Церкви, во все времена имели тенденцию развиваться независимо от экклезиологии, следуя собственной внутренней логике. Развитие было обусловлено не только тем, что мы называем теперь «евхаристической экклезиологией» раннего периода, но и практическими требованиями дня, и потому первоначальный смысл этих институтов позже стал почти не распознаваемым. Некоторые из них могут расцениваться порой как неизбежные и желательные, поскольку они отвечали, по-видимому, конкретным потребностям христианской миссии в истории. Но тогда и диалог о единстве христиан должен сообразовываться с историей и обсуждать не только