Полчаса спустя док отпускает меня домой. Сначала, правда, он дает mi’amá четкие инструкции, как правильно перевязывать мои раны.

– Ты не неуязвим, – говорит мне Алекс, когда Бриттани с mi’amá выходят из палаты. – Неуязвимых не существует. Помни об этом.

– Я знаю.

Он заступает мне дорогу и тычет пальцем в грудь.

– Послушай меня, Луис. И послушай внимательно, потому что я слишком хорошо знаю, что было у тебя в голове, когда ты решил забраться на скалу без снаряги. Тебе нравится прилив уверенности, когда ты плюешь на опасность. Один мой брат в армии, лучший друг уже четыре с лишним года лежит на глубине два метра под землей, и я не стану сидеть сложа руки, пока мой младший братишка ловит кайф, заигрывая со смертью.

Я обхожу его и говорю:

– Ты слишком серьезно относишься к жизни. Я больше не твой младший братишка, Алекс, и уже не невинный, хотя ты, может, думаешь иначе. Мне почти шестнадцать. Видел эту девушку, Брук, которая мне печенье принесла? Она тоже уже не невинна. А хочешь знать, откуда мне об этом известно?

Не могу удержаться от ухмылки, глядя, как Алекс закрывает ладонями уши, словно большие наушники надевает.

– Только не рассказывай мне, – просит он. – Ты еще слишком, черт тебя подери, молод, брат. Поверь мне: если кто-нибудь от тебя залетит, перевязанными руками ты точно не отделаешься.

НЕ ПОНИМАЮ, СКОЛЬКО прошло времени. То и дело звонит телефон, но я не отвечаю – ведь это не Марко мне звонит. То и дело приходят эсэмэс, но я молчу – ведь это не Марко мне пишет.

Не знаю, сколько уже сижу на пляже и плáчу. На самом деле мне плевать на это. Прошу малыша в животе дать мне сил, но чувствую себя слабой как никогда.

Наконец до меня доносится знакомый голос.

– Ник!

Поднимаю глаза. Это Кендалл. Мы с ней лучшие подруги аж с детского сада – там мы однажды, чтобы сфотографироваться, нарядились в одинаковые платья и говорили всем, что мы близнецы. Хотя мисс Труди укорила нас, что вранье не относится к «основополагающим принципам» обучения. В четыре года мы и знать не знали ни о каких «основополагающих принципах», но когда мисс Труди произнесла эти слова таким суровым тоном, мы поняли, что вляпались.

Не успеваю ничего сказать, как Кендалл плюхается на колени рядом со мной.

– Я слышала.

Наверное, она имеет в виду наше расставание с Марко, но вряд ли догадывается, что я могу быть беременна. Утыкаюсь лицом в ладони.

– Не могу в это поверить.

– Понимаю. – Она сидит совсем близко.

– Он променял меня на банду. – Я смотрю на подругу. У нее светлые волосы и карие глаза – в общем, она совершенная моя противоположность. – Сказал, что я, типа, не совсем мексиканка.

Кендалл мотает головой, раздраженно фыркая.

– Вот ублюдок.

Несколько раз вдыхаю и выдыхаю. Пытаюсь стереть слезы с лица.

– Как ты узнала?

Она морщится.

– Пыталась до тебя дозвониться, писала эсэмэски, а ты молчишь. Тогда связалась с Марко и спросила, где ты. Ну, он и рассказал.

– Я призналась, что люблю его. Он ответил, что хочет встречаться с другими людьми. Потом заявил, что уже давно тусит с «Кровью» и что мы можем остаться друзьями. Типа, я всегда могу рассчитывать на секс по дружбе. Представляешь, Кендалл? Как будто я могу вот так просто взять и выключить свои чувства, словно кран закрыть.

От слов «секс» и «дружба», произнесенных на одном дыхании, меня просто передергивает.

Кендалл вздыхает.

– Знаю, сейчас в это трудно поверить, но ты найдешь себе другого парня.

– Я не могу делать это ни с кем другим.

– Что делать? – спрашивает подруга, явно смущаясь.

Гляжу на нее – единственного человека, которому я могу доверять больше, чем кому-либо еще.