– А я смогу в будущем иметь детей? – спрашиваю доктора Вонг. Она уже уходит, чтобы готовить операционную, но задерживается и кивает мне.

– Одна труба повреждена, но вторая в полном порядке. Сможешь зачать без особых проблем.

Капельница заканчивается, и меня собираются везти в хирургию. Я смотрю на родителей. Мне хочется многое им сказать, но я знаю, что если открою рот, то забьюсь в истерике.

Мама натянуто улыбается. Она разочарована во мне, но винить ее в этом я точно не могу.

Отец не выпускает мою руку, пока меня везут в операционную.

– Мы будем ждать тебя здесь, когда очнешься.

В операционной холодно и пахнет спертым воздухом. Меня подключают к мониторам, добавляют что-то в капельницу, и доктор Вонг говорит, что я сейчас усну. Наркоз понемногу действует, и, засыпая, я обещаю себе забыть о Марко и о нашем ребенке – ребенке, у которого не было шанса на жизнь.

Что ж, Луис Фуэнтес напомнил мне, что я по-прежнему уязвима. Но если я отключу все эмоции, можно не беспокоиться, что кто-то меня заденет или сделает мне больно. Когда этот кошмар закончится, я стану другим человеком… Никки Круз больше никогда не будет уязвимой.

ДВА ГОДА И ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ

Фейерфилд, Иллинойс

ЕСЛИ Б ДВЕ НЕДЕЛИ назад кто-нибудь сказал мне, что я все-таки вернусь в Иллинойс, хотя сбежал отсюда, когда мне было одиннадцать, я бы рассмеялся. За все это время я приезжал сюда лишь раз – на свадьбу старшего брата, и было это больше двух лет назад.

Теперь мне семнадцать, и я вернулся в Иллинойс насовсем.

Меня ждет последний год в школе. Во «Флэтайрон Хай», школе в Колорадо, где проучился последние три года, я знаю каждого учителя, каждого ученика и каждый квадратный сантиметр. Если бы у меня был выбор, я бы ни за что не вернулся в Фейерфилд. Но я мексиканец, а наша культура диктует верность своей семье.

Долг перед семьей и привел нас обратно в Чикаго. Тут живут Алекс с Бриттани и их маленький сын, мой племянник Пако. Вчера вечером, сразу после приезда, мы к ним заглянули. Бриттани снова беременна, и mi’amá говорит, что больше не собирается тратить время зря и хочет видеть, как растут ее внуки.

Мы стоим перед старым особняком, который когда-то тут снимали. Он двухэтажный и меньше по размеру, чем остальные дома в этом квартале. Не лачуга, в общем, но и ничего особенного. И совершенно ясно, что «Мексиканская кровь» уже не так активно проявляет себя в Фейерфилде. Дома не забрызгивают краской, других признаков банды тоже нет, и никто не разглядывает из-за занавесок проезжающие автомобили, боясь, что это может оказаться кто-нибудь из «Крови». Хотя многое может объяснить полицейская машина, припаркованная у соседнего дома.

Я знаю, почему mi’amá захотела вернуться сюда и жить в этом городе, в нашем прежнем особняке. Дело не только в том, что Фейерфилд расположен совсем близко к Эванстоуну, где живут Алекс с Бриттани. Дело в прошлом… Дело в воспоминаниях о mi papa, за которые она отчаянно старается цепляться.

Смотрю, как mi’amá вставляет ключ в замочную скважину, делает вдох и толкает дверь. Депозит и чек за первый месяц аренды она отправила, еще когда мы были в Колорадо, – боялась, что кто-нибудь уведет жилье у нас из-под носа. Я не стал ее расстраивать и не сказал, что тут не о чем беспокоиться, потому что никто не станет выстраиваться в очередь на аренду свалки, которую мы по недоразумению называем домом.

Я ошибался.

Мы стоим посреди небольшой гостиной и удивленно осматриваемся. Вместо старого рваного ковролина – гладкий паркет. Стены свежевыкрашены в ярко-белый цвет. Я понимаю, что с трудом узнаю это место.