Весь остаток дня мы готовились к поездке. Отец надел костюм. Мама тоже что-то самое свое лучшее, ну и я что-то надел свежее. Наутро первой электричкой, в 5 часов утра, мы уехали в областной центр. От вокзала в Куйбышеве взяли такси (тут с отцом никто не спорил) и только молча сидели и смотрели по сторонам на проносившиеся мимо большие проспекты, высоченные дома. На небе занимался восход красными всполохами. Такси остановило нас у огромнейшего комплекса института и клиники. Но как только он уехал, нам, оказалось, еще надо было пройти приличное расстояние, так как он привез не в тот корпус. Но ничего. Мы потихоньку шли, боялись поскользнуться, было скользко в тот декабрьский день. И вот нужный белоснежный корпус, освещенный восходящим солнцем, взмывший свои 15—20 этажей ввысь. Спросив, куда идти, мы поднимались на нужный этаж. Уже на первом этаже мы поняли, это не периферийная поликлиника с десятком больных, а тут были буквально тысячи. Хоть и было утро, но уже работа кипела, как в улье. Сестры, доктора в белых халатах, санитарки, хозрабочие и огромное количество людей, прямо как на вокзале.

Я не узнавал отца, он, весь выпрямленный и такой уверенный в себе, шел, казалось, туда, куда надо. Мы с мамой семенили за ним. Мы пришли в приемную травматологического отделения, костного отделения. Вдоль стен на стульях сидели люди, похоже, тоже приезжие, и ждали очереди. Мы тоже заняли куда-то, как и все. Прошел час, два, три. Доктора входили и выходили во множество кабинетов, но мало кого вызывали. У меня отекла нога и стала ныть, не говоря о том, что и есть уже хотелось и что-то тут было не так: либо мы не туда попали, либо как-то по-другому тут принимают больных. Отец закипал уже и, не выдержав, стал стучаться в кабинеты, выяснять, где тут профессор Краснов, но ему отвечали, что он на обходе, но одно было хорошо – этот этаж был правильный. Через минут 30—40 двойные двери в коридор открылись и с лестничной площадки вышла прямо целая делегация. Впереди шел в белом халате и колпаке, в очках приличных, уже в годах доктор важного такого вида. Вокруг него шли молодые люди и тоже в халатах. Понятно было, что это практиканты или еще молодые врачи-аспиранты. В общем, важная процессия шла в нашу сторону и что-то обсуждала, не обращая ни на кого внимания, у них был свой мир вокруг.

И тут мой отец поднимается и, не спрашивая никого, не обращая внимания на мамины протесты и возмущенные взгляды уставших больных и их родителей, как танк ринулся уверенной походкой к самому главному. Он уверенно и не грубо, но с таким напором пообщался с врачом, что оказалось, это и был профессор Краснов. Узнав, что мы тут сидим уже часа четыре и без приема и без какого-либо внимания, он не сердясь сказал мне:

– Пошли на прием.

Он взял мою карточку, отдал ее своим ассистентам и повел меня по коридору в кабинет. Родителей попросил остаться и не волноваться за меня, они меня осмотрят. Войдя в кабинет, я увидел, что посередине стоит мягкая высокая кушетка, куда он и указал мне ложиться, раздевшись до трусов. Пока я раздевался смущенно (было много молодых женщин вокруг), он читал мою медкнигу, анализы крови и пустил по кругу мои рентгеновские снимки. Попросил все рассказать. Как он возмущался на методы лечения, особенно на прокол меня пенициллином 6 раз в день в течение месяца или более. Я лег на кушетку, и они, уже не обращая на меня внимания, начали обсуждать профессионально (по-моему, кто-то и записывал даже), что видят, какое состояние суставов, ну и так далее. Потом меня начали ощупывать под мышками, в паху (что было совсем неловко). Я краснел, отворачивался. Потом услышал, что лимфоузлы увеличены и что-то еще, не помню. Пришел еще один профессор, и они уже все вместе, где-то человек 12, обсуждали, кто что видел, кто что предполагает. Обсудив со студентами, эти двое уже, похоже, знали, что это такое. Меня попросили одеться и сесть тут же в кабинете, студентам и аспирантам быть свободными до следующего их обхода. Они позвали моих родителей и представились уже по полной программе – один профессор травматологии и костных заболеваний Краснов, а второй профессор, помоложе и тоже костник, Чернов (немного забегу вперед – с племянником Чернова я служил в одной роте, вот это переплетение жизненных дорог). Мои родители ждали с нетерпением, что же они скажут, потерять ли мне ногу или нет. Они сказали хорошую новость – ногу я не потеряю, но заболевание серьезное и хроническое уже – ОСТЕОМИЕЛИТ (заболевание костных тканей, когда они становятся, как кефир, и, естественно, ходить нельзя). Как же и где меня лечить, спросили родители, раз у нас в городе об этом ничего не знают и, как результат, будет еще большее запущение.