Стоит ли говорить, что цветам я не обрадовалась, и даже решила пропустить утренний кофе, и теперь вот подписываю гору паспортов. Инга сразу печатает для меня их около тысячи. Их поток огромен. Мне кажется, большая часть уходит на всякие исправления и прочее. В отправляемом потребителю паспорте не допускается никаких замазываний и зачеркиваний.

«Сейчас ещё десять – и всё», – думаю я, намереваясь отнести эту небольшую по меркам Инги, но давшуюся мне таким трудом стопку Фарберу или кому-нибудь из его замов.

Но тут дверь тихонько открывается, и в моем кабинете оказывается голова Владлена. Да, если быть точной, только его голова пересекает порог моего кабинета, в то время как остальные части тела дожидаются снаружи.

«Привет», – говорит Владлен, и лицо его озаряет улыбка, как будто служащая мне напоминанием того, чем именно он мне нравился, и даже нравится сейчас.

Не отвечаю. Мы несколько дней не здоровались, зачем начинать теперь?

«Смотрю, у тебя появился поклонник».

«А ты думал, – не выдерживаю, – что я настолько страшненькая, что никто больше на меня не позариться?»

«Никогда я так не думал», – отвечает Владлен очень серьезно, и мне не остается ничего другого, как сменить гнев если не на милость, то на терпимость точно.

Только теперь он целиком переносится в мой кабинет. Я подписала все паспорта, которые планировала, но продолжаю подписывать дальше, потому что, если честно, очень хочу услышать, что скажет Владлен, и узнать, зачем он пришел. Но он не торопиться с объяснениями, и мне приходится сообщить:

«У меня много работы, и оперативка через двадцать минут. Говори, зачем пришел, или, будь добр, возвращайся к станкам».

Намеренно говорю с ним начальственным тоном, как будто, пытаясь расширить пропасть между нами. И это странно, ведь ещё недавно я готова была сделать всё возможное, чтобы помириться.

«Ты сегодня пропустила кофе, – говорит Владлен, – обычно я вижу, как ты идешь в лабораторию. Помнишь, как мы раньше пили чай в обед?»

Да, я помню. Мы тогда ещё не встречались, и Владлен каждый день покупал шоколадку, которую мы делили на двоих. Будучи не особенной любительницей сладкого, я все же никогда не отказывалась от угощения, потому что мне была приятна забота и расположение человека, которого всегда считала более умным, добрым, светлым, чем остальные мои знакомые.

Наши чаепития тоже часто заканчивались крупным спором. Иногда мы за эти пятнадцать минут приходили к общему знаменателю, но порой я выходила из себя. Как я говорила, споры я не выношу. Владлен в той же степени, что и Никита, относится к числу людей, с которыми мне обычно просто не хочется соглашаться.

Должна признать, я вообще со многими людьми бываю столь же упряма, но если кто-то соглашается со мной, то, как у Оскара Уайльда в пьесе, «чувствую, что сказал какую-то чушь». Пожалуй, в этом моя главная проблема – в вечном желании противоречить. В конечном счете, я действительно не разделяю большую часть взглядов Владлена и Никиты, так что не стоит думать, что я не в себе.

Когда мы с Владленом начали встречаться, чаепития стали редкими, а позже я и вовсе заменила их утренним кофе в компании двух чужих мне молодых людей. Кстати, куда, интересно, подевался Данила? Уже давно его не вижу.

«Я могу приготовить тебе кофе, – предлагает Владлен, подсаживаясь ближе, – и принести его тебе утром. Прямо в постель».

Если бы он не сидел так близко и не говорил так внятно, я бы решила, что ослышалась и галлюцинирую, но нет – мой бывший парень действительно пошел по легкой, проторенной дорожке наименьшего, как ему, наверное, показалось, сопротивления. Но я отвечаю вполне уверенно, хоть и без некоторого промедления: