После объяснительной речи Никита замолкает. Видимо, мы способны говорить только о работе и Владлене. Мне самой уже начинает надоедать тишина, в которой мы пребываем, но, промотав в голове всевозможные темы, прихожу к выводу, что не существует такой, подняв которую мы не сошлись бы в итоге в ожесточенном споре. Для меня такие дебаты – все равно, что ссоры. Они отнимают кучу энергии и ни к чему не приводят, по крайней мере, меня, поскольку, чем бы спор ни закончился, я останусь при своем мнении, только отношения с оппонентом ухудшатся безвозвратно. Как можно предположить, людей, с которыми я лажу и которых считаю достойными, единицы. Чувствую, после сегодняшнего ужина Никита тоже покинет эту категорию.

Насидевшись и намолчавшись вдоволь, мы выходим на улицу, где начинает накрапывать мелкий дождик. Ветер встречный, и капли больно бьют по лицу, так что мне приходится прикрыть глаза и нос ладонью. Как назло, в эту неподходящую минуту, когда у меня так мало свободных рук, в моей сумочке вибрирует телефон. Звонит Давид.

«Ксения, ты, случайно, не видела моё теплое одеяльце? – спрашивает брат недовольно. – Я весь дом перевернул».

Вообще-то, на плохую память он никогда не жаловался, но алкоголь исправно делает своё дело, и только благодаря ему Давид не может припомнить подробности нашего субботнего вечера.

«Я положила его в комод в маленькой комнате, в которой спала».

«В комод? Зачем?»

В трубке слышатся шаги и скрип открывающейся двери.

«Точно, он здесь. Ты его брала укрываться?»

Я смеюсь и говорю:

«Вот те и раз. Сам же накрыл меня ночью. Или ты так много выпил, что ничегошеньки не можешь вспомнить?»

«Накрывал? Я? – Давид будто некоторое время обдумывает такую возможность, но потом уверенно отрицает её. – Я к тебе в комнату не заходил. У меня нет такой привычки. Я заснул тогда на первом этаже и просыпался только затем, чтобы, пардон, посетить уборную, а на второй этаж и не думал подниматься».

Никита внимательно прислушивается к разговору, так, словно он его непосредственно касается, и это раздражает меня.

«Я бы и не вспомнил про одеяло, – продолжает тем временем Давид, если бы не здешний жуткий холод».

«Возвращайся в город».

«Ну уж нет, у меня осталась всего неделя отпуска, чтобы вдоволь настреляться и напиться горячего шоколада в полном одиночестве».

О том, что он может в любые выходные насладиться прелестями беззаботной загородной жизни, я предпочитаю не напоминать. Подумает ещё, что уговариваю его приехать потому, что он мне особенно нужен здесь. А это не так. Что за брат такой, которому для сестры жалко одного одеяльца? Мог хотя бы притвориться, что накрыл меня им, а теперь мне предстоит ломать голову над тем, кто же это сделал.

«Тогда не возвращайся», – говорю обиженным, даже в большей степени, чем есть на самом деле, тоном, после чего вещаю трубку.

В том, что касается отдыха, мы с братом совсем не сходимся. И дело не в том, что мне не нравится проводить время в домике у Волги. Конечно, это здорово, особенно летом в жару, когда больше ничем заниматься и не хочется, кроме как лежать в прохладной воде и думать о чем-то далеком. Однако все свои отпуска я провожу как можно дальше от нашего города с его однообразными многоэтажками и старыми домами с неприглядными фасадами. Я не знаю здесь ни одного места, где можно было просто отдохнуть душой, где взгляду было бы, за что зацепиться.

Наверное, это не слишком вежливо, но, пока мы идем Никитой по выложенной не так давно плитке, я размышляю над тем, где бы хотела оказаться сейчас.

Если я полагала, что свидание прошло неудовлетворительно, то, видимо, Никита большего и не ожидал. Иначе, каким образом можно объяснить появление на моем столе букета белых роз с запиской: «Надеюсь, наши ужины станут новой традицией»? В свою очередь, я искренне рассчитываю, что подобное больше никогда не повторится. Более того, я почти уверена, что ни за какие деньги больше с Никитой вне завода не встречусь. Может быть, в другой раз я бы пребывала в более поднятой настроении, и он смог бы сделать наше совместное пребывание чуть менее невыносимым, но меня не привлекает и такая перспектива. Сегодня ночью мне приснилось, что Никита собирается меня поцеловать, и я проснулась в три двадцать семь, за полтора часа до звонка будильника, из-за приступа непреходящей тошноты, которая, кстати говоря, до сих пор меня мучает. При таком раскладе не вижу смысла тратить и его, и своё время на бесполезное времяпрепровождение.