Лечащий врач Жеки был пожилой и грузный, с вислыми седыми усами, похожий на Тараса Бульбу. Он открыл историю болезни наугад где-то посредине, достал очки, потом спрятал, склонился в три погибели и долго изучал одну страницу. Турецкому показалось, что он спит. Может, не будить, подумал Турецкий, почитаю пока, тут, слава богу, прохладно.

– У Промыслова ремиссией и не пахло, – сказал наконец врач, не поднимая глаз от медицинской карты. Выходит, он все-таки не спал. – Есть наркоманы, которым еще можно помочь. На самом деле, очень многим, хотя излечиваются далеко не все – срываются, как правило, по самым разным причинам. А Промыслов – безнадежен.

– Почему? Настолько запущенный случай или…

– Он после первой дозы уже был неизлечим. Ярко выраженная предрасположенность. Я это понял очень быстро. Традиционными методами ему помочь нельзя, но не выгонять же его на улицу – лечили как всех. Клятва Гиппократа.

Врач снова уткнулся в Жекину карту на той же самой странице. Турецкий начал нервничать. Что-то тут не так. Не хочет этот эскулап с ним разговаривать, откровенно не желает и даже не скрывает свое нежелание.

– А с самим Евгением Промысловым вы делились своим скепсисом по поводу его исцеления?

Доктор посмотрел на Турецкого, как на умственно отсталого. Впрочем, может, он на всех так смотрел?

– Я что, по-вашему, полный идиот? Он бы на следующий день вскрыл себе вены. У него и так абсолютный бардак в голове. Положенный курс прошел – выписали. Дальше уже все от него самого зависит.

– Вы упомянули о нетрадиционных методах. Что именно имеется в виду? И поднимали ли вы эту тему в беседах с Промысловым?

– Да как сказать… Ходят всякие сказки. Какой-то буддистский монастырь где-то в Бурятии, что ли. Но каким бы принципиально иным ни было лечение наркомана, смысл-то остается прежним: ему нужно пережить ломку, потом вторичные рецидивы и так далее. Все то же самое, только без медикаментозной помощи. Но при желании можно и аппендикс удалить без анестезии.

Турецкий содрогнулся.

– То есть вы ему ничего подобного не советовали?

– Я нет.

– А кто советовал?

Врач пожал плечами.

– Как Промыслов вообще попал к вам?

Молчание.

– Сановный папа постарался?

– Я с его отцом дела не имел.

– А с кем имели? У вас же не какой-то задрипанный районный психдиспансер, уверен, что не так просто сюда попасть. Вы же наверняка не станете подбирать наркомана в подворотне.

Врач снова пожал плечами:

– Я его не устраивал.

– С кем из больных Промыслов общался?

– Ни с кем. Он лежал в боксе.

– А из персонала?

Молчание.

– Вы меня плохо слышите?! – не выдержал Турецкий. – С кем из персонала контактировал Промыслов?!

– С Долговой, – пробубнил доктор недовольно.

– Кто такая Долгова, врач? Сестра?

– Завлаб в НИИ, к клинике она отношения не имеет. Вроде бы они с Промысловым давние знакомые.

– Так это она его устроила?

– Не знаю. Наверно. Возможно. Его покойный Георгий Емельянович лично оформлял, а она каждый день навещала. Отца его, повторяю, я в глаза не видел.

У Долговой было необычное имя – Божена. Миловидная натуральная блондинка с хрупкими чертами лица, глубокими синими глазами и легкой спортивной фигуркой.

Она сидела за компьютером, одновременно глядя на монитор и в лежащий на столе справочник, левая рука бегает по клавишам, правая что-то чертит в журнале. На появление Турецкого Божена Долгова никак не отреагировала. Он заглянул ей через плечо: сплошь китайская грамота, чудовищные химические формулы и непонятные обозначения.

– Вы следователь? – спросила она, не отрываясь от работы.

– А вы в прошлой жизни были Юлием Цезарем?

Божена Долгова захлопнула справочник и выключила компьютер.