«В чистом поле да на стороне западной трон стоит весь золотой, и сидит на троне том царь земной. Я к царю тому пойду, слово тайное скажу: “Ой ты царь-владыка всей земли да неба, бесов всех да людей лихих! Ведома тебе сила сильная, тайны тайные, ведомо тебе и слово сонное. Наведи на Жана сон пророческий, чтоб узнал он в нём всё, что было, есть, да что сбудется. Дам в заклад тебе, владыка, всё, что спросишь, а с тебя возьму дело верное – ведовской сон, истинный”. Как сказала Лизавета слово тайное, так и дело стало спориться, а как сладится оно, так и слову моему аминь…»

– Жан, ты пей, пей настой, не отвлекайся!

Баба Лиза подошла к зеркалу, окурила его ароматным дымом и продолжила: «Как в зеркале этом свет да тьма отражаются, так и в Жана сне: чему быть – сбывается. Да будет так…»

Я пил вкусный душистый чай, вдыхал такой же вкусный дым, и глаза мои сами собой закрывались, тело расслаблялось. Я поставил пустую чашку на столик, взял камень и положил его, как требовала Лиза, в район солнечного сплетения. Сквозь сон я слышал Лизино бормотанье, а потом скрипнула дверь, и через мгновенье оттуда, из-за двери, послышалась чудная песенка:

Лёгкий ветер присмирел,

Вечер бледный догорел,

С неба звёздные огни

Говорят тебе: «Усни!»

Не страшись перед Судьбой,

Я, как няня, здесь с тобой,

Я, как няня, здесь пою:

«Баю-баюшки-баю».

Тот, кто знает скорби гнёт,

Тёмной ночью отдохнёт.

Всё, что дышит на Земле,

Сладко спит в полночной мгле,

Дремлют птички и цветы;

Отдохни, усни и ты,

Я всю ночь здесь пропою:

«Баю-баюшки-баю».

«Это же “Колыбельная песня”, – понял я, проваливаясь в тёплую вату сна, – и это Бальмонт, я точно знаю: Константин Бальмонт, Серебряный век… Вот даёт баба Лиза, колдует с Бальмонтом на пару, удивила так удивила…»

Я не справлялся, терял силы, и дыхание сбилось…

Я поднимался в гору, белоснежный мелкий песок осыпался, ноги увязали, в небе тёмно-лилового цвета зияла круглая красная дыра. «Это же солнце, – догадался я, глядя вверх. – Мне нужно добраться до вершины раньше, чем солнце завалится за горизонт, это будет означать, что там, у нас, наступило утро».

– Баб Лиза… – шёпотом позвал я. – Нужна твоя помощь, помоги мне…

Через секунду-другую песок легко зашуршал, и у моих ног закружилась рыжей юлой пушистая лисица.

– Держись за хвост, да покрепче! – услышал я голос бабы Лизы и схватился за пушистый белый кончик. Миг – и мы помчались вверх по горе, оставляя за собой зигзагообразный след.

У самой вершины, там, где начиналось гладкое ровное плато, лисица остановилась:

– Мне дальше нельзя, иди сам, я буду ждать тебя здесь…

Я пошёл вперёд и прямо перед собой, метров через пятьдесят, увидел возвышение, а на нём кресло, нет, трон. Огромный, из тёмного дерева, с резной высокой спинкой. На троне сидел старик – древний, но не дряхлый. Я увидел, что он старше самой Земли. Может, он ровесник Солнцу?

– Мне нужна помощь, – приблизившись к трону и низко поклонившись, сказал я. Старик кивнул и, не говоря ни слова, повёл рукой.

Воздух прямо передо мной превратился в зеркало.

В его огромном, сверкающем прямоугольнике я стал различать какую-то неясную картину. Она была тёмная-тёмная, буквально тонула под покровом сумрака. Я с трудом разглядел двух мужчин. Один крепко держал за руки другого, тот рыдал и вырывался. С удивлением я понял, что первый человек – это я сам, а второго толком разглядеть не удалось. Но это был точно не юноша, а крупный, рослый мужчина, лет сорока пяти – пятидесяти. Кажется, он был скуластый, возможно – азиат. Хотя лица его практически не было видно, картинка как бы расплывалась.