Неприятность этой системы, которую, я уверена, вы уже поняли, заключается в том, что, когда вы уже собираетесь вернуться к привычной жизни, когда подняли нос, возомнили себя здоровым человеком и принялись за работу, которую выполняли, прежде чем вас подкосила болезнь, – все начинается сначала.

После этого доктор Чин просмотрел мою медкарту, не обращая внимания на звонки своего ассистента, и сообщил, что меня ждет шесть или семь месяцев химиотерапии, цикл – каждые три недели, а потом мы, исходя из моей реакции на лечение, будем двигаться дальше. Где-то в середине или в конце лечения мне предстоит мастэктомия. У меня отнимут мои груди.

Еще он рассказал о том, чего можно ожидать: усталости, тошноты и – чего я боялась больше всего – потери волос.

– Задача химиотерапии – убить быстро растущие раковые клетки, – объяснил он. – Но в результате этой терапии гибнут и клетки здоровые. В том числе прекращается работа ваших волосяных луковиц. К счастью, человеческое тело достаточно умно и жизнеспособно, чтобы волосы снова отросли, когда мы с вами закончим.

Он говорил все это тоном, после долгих лет практики явно предпочитаемым в таких тяжелых случаях, как мой. Твердым и в то же время ободряющим, сочувствующим и в то же время внушающим. Сидя в его кабинете и глядя на многочисленные дипломы, награды, свидетельства о членстве в медицинском обществе, я тупо кивала головой в знак покорного принятия неизбежности. Как будто у меня был выбор.

О чем я не рассказала доктору Чину, когда он спросил меня о самочувствии, – потому что он, конечно, имел в виду мое физическое, а не эмоциональное состояние, – так это о моей опустошенности. О страхе, пробежавшем по всему телу и буквально парализовавшем меня. О полнейшем ужасе, от которого, едва я услышала слова «у вас рак», у меня перехватило дыхание, поэтому я только и могла, что смиренно кивать. Любые другие действия с моей стороны были невозможны, потому что я просто обмерла.

Мне было тридцать. Я могла стать будущим правителем свободного мира. И тут… это. Мне тридцать, и у меня рак. Мне трид-цать, и у ме-ня рак. Я снова и снова прокручивала эти слова в голове, потому что они не складывались и не обретали смысл; они не могли сложиться и обрести смысл. Это. Не. Могло. Случиться. Со. Мной. И все же… случилось. Сидя в кабинете доктора Чина, я ощущала ужас, который приходит, когда вы больше не чувствуете себя неуязвимым, и, может быть, дело было в самом раке, но скорее в страхе, от которого кровь замирала в жилах; я в буквальном смысле хотела свернуться в клубочек и умереть. Потому что слова доктора Чина для меня сводились к тому, что это в любом случае вскоре случится.

Когда я уже собралась уходить, он сунул мне в руку визитку.

– Однажды она может вам пригодиться.

Взглянув, я прочитала: «Миссис Адина Зайдель. Специалист по изготовлению париков». Доктор Чин натянуто улыбнулся мне.

– Она – лучшая в своем деле. И многие пациенты нашли у нее утешение.

Посмотрев ему в глаза, я подумала – как может пучок накладных волос облегчить чье-то существование? Но, не ответив, дрожащими пальцами взяла визитку, поблагодарила доктора Чина за потраченное на меня время и пообещала прийти через несколько дней. Помню, что, выходя из кабинета, не чувствовала ног. Конечно, я шла, я шаркала ногами по линолеуму и потом двигалась по тускло освещенному коридору, но как я шла, не знаю. Я вспомнила уроки биологии в старших классах, когда учитель, мистер Катц, рассказывал нам о механизме «бей или беги»: если животное в опасности, все его маловажные в данную минуту ментальные процессы прекращаются, и тело действует подсознательно, все силы направлены на то, чтобы отвести угрозу. Но мое тело, столкнувшись с угрозой, отступало. Неспособное собрать все силы на борьбу с самым страшным, оно предавало меня. Уничтожало меня. И движения ног были только началом.