– Скупка, буквально через две дороги… Её там уже знают все.
– И вопросов, конечно, не задают, – пробормотал Николай, доставая мобильник из кармана.
– Прости, я обязательно верну деньги, – снова покаялась я. Все остальные слова, как, впрочем, и эти, казались мне совершенно пустыми и глупыми. Дважды человек мне помог, а я его так подставила. Молодец, Любка, ничего не скажешь…
– Мишань, привет!.. Да, я, да так, по-старому… Слушай, у тебя на Автово есть кто толковый?.. Тряхнуть хозяина скупки на предмет торговли краденым… Да, вот прям щас, да… У меня, у кого ж ещё украли! Ноут и планшет графический, номера серийные я тебе скину СМСкой.
Я испуганно взмолилась:
– Пожалуйста, Николай, я ведь сказала, что верну деньги!
Он отмахнулся и продолжил:
– Ага, спасибо! Ясен квасен, с меня поляна! Всё, жду!
Отключившись, он спрятал телефон и глянул на меня:
– Слушай, хозяйка, а обеда не будет?
Правило 3. Советуйся только со знающими людьми
Я прикусила губу, не зная, что сказать, как ещё просить не заявлять в полицию на мать, но Николай махнул рукой:
– Да не смотри ты так! Мы с Мишкой со школы дружим, он мне всё неофициально вернёт.
– А как же…
– Сам виноват, ты мне говорила дверь запирать, а я забыл.
– Значит… Ты остаёшься? Договор не расторгаем?
Я не могла поверить собственным ушам. Прошлый жилец кинул меня только из-за того, что мать, напившись, громко орала в своей комнате, причём даже не ночью и не рано утром. А этот даже из-за кражи не станет заявлять… Он что, святой, что ли?
– Яичницу будешь? – спросила я в ответ на его пожатие плечами. На этот раз Николай кивнул. И я пошла на кухню зажигать газ под сковородкой. Яичница была моим фамильным блюдом: мать рано перестала заниматься нашим с Катериной воспитанием, а моя сестра никогда не любила готовить. Она любила подметать, выносить мусор и, пользуясь случаем, курила у подъезда с пацанами. Готовила я. Яичницу, горячие бутерброды (ибо начиталась о вреде сухомятничества) и, конечно, пельмени. Когда было на что их купить.
Пообедав в молчании, я отказалась от услуг такси, так мило предложенных Николаем, и потопала на метро. Перетерпев полчаса толкотни в час пик, пробежалась по Владимирскому до Литейного и влетела в любимое кафе как раз в пересменку. И закружилась, и понеслась: то соль, то вилку, то пива, а то «повторите нам, а давайте за наш столик, вы такая симпатичная!»
В общем, когда я услышала вибрацию телефона в кармане форменной юбки, было уже полшестого вечера. Глянула на экран – Катя. Начиналось вечернее караоке. Крикнув напарнице, чтобы присмотрела за моими столиками, я бросилась в туалет и закрылась в кабинке.
– Кать, я слушаю!
Сестра рыдала. Я даже не поняла сначала, что она пыталась мне сказать сквозь всхлипы, а сердце остановилось, пропустив пару ударов. Не дай бог, с Аришкой… Не дай бог, Аришка совсем плоха!
Спаси и сохрани!
– Катерина! Выдохни, вдохни и начни сначала!
– Операция…
И снова рыдания.
– Что операция?
– Операция! Срочно! Надо! Не дождёмся!
Я опустилась на корточки, опираясь на перегородку туалета. Как срочно? Ведь врачи обещали, что у нас есть ещё полгода! И в Германии нас в план поставили на декабрь…
– Кать, врач что конкретно сказал? Внятно!
– Две недели максимум, – внезапно успокоившись, вполне внятно ответила Катерина. Правда, голос был как чужой, убитый. Я будто увидела сестру – бледную, потерянную, с телефоном в коридорчике. Одну-одинёшеньку. Катька… Две недели – это так мало!
– Как Ариша? В сознании?
– Стабилизировали. В сознании. Она не плачет. Сделали эхо, сказали – всё плохо, очень плохо… Любаш, что делать? Что делать-то?