Моя племяшка, смешно тряся светлыми хвостиками на макушке, сидела на корточках и тянула ручки к шипастой морде бородатой агамы, которая застыла, припав животом к полу коридора.

– Ариш, иди ко мне, заяц! – тихонечко позвала я. – Оставь… зверюшку.

– Косицка! – мелкая глянула на меня светящимися глазёнками, и я невольно улыбнулась – такой Аришка была счастливой. Вот только губки никак не порозовеют… Пальчики тоненькие, ногти голубые… Эх, малявка моя…

– Это не кошечка, – вмешался Николай, потеснив меня с прохода.

– Сабаська?

– И не собачка. Это Лариска.

– Лялиська! Халёсяя?

– Очень хорошая.

– Алиська погладит?

– Погладь, не бойся.

– Нет уж, не надо никого гладить! – воспротивилась я. – А вдруг укусит?

Николай обернулся на меня с таким выражением на лице, будто я заявила, что слоны несут яйца:

– Лариска не кусается! Она травоядная и иногда ест насекомых. А людей не ест.

Пока мы препирались, Аришка бесстрашно гладила мерзкую ящерицу по треугольной голове, а животина жмурилась. Надеюсь, от удовольствия, а не от мыслей, как получше укусить мелкую.

Мы образовали весьма живописную скульптурную группу, которую приметила Катя, выходя из комнаты. И спросила:

– А чего вы тут застыли? Ариш, что ты там нашла?

Разглядев находку, Катерина издала вопль, напомнивший мне сирену противопожарной безопасности, которую включали у нас в городе иногда, чтобы проверить работу оборудования. Даже подъём на третьей ноте был точно такой же – высокий и стабильный. Ящерица припала к полу и юрко побежала к двери жильца. Ариша вздрогнула и огорчилась вслед:

– Лялиська… Мама пугала.

– Не смей трогать эту гадость! – взвыла Катя, хватая мелкую на руки. – А вы… Вы! Я не понимаю подобной безответственности! Запирайте ваше чудовище в клетку! Люба! Как ты могла пустить в квартиру человека с животным?! Ариша больна, вдруг с ней случится приступ?!

– Тётя Юба, хацю Лялиську! – проныла мелкая, и я со вздохом улыбнулась ей:

– Мама сказала нельзя, значит, нельзя. Пойдём, я тебе какаушку сделаю! А потом будем сырники месить.

– У меня самого чуть приступ не случился, – буркнул Николай, поспешно ретируясь вслед за Лариской. – Простите.

Опять извиняется… Вот же! Лучше бы следил получше за своей зверюгой!

В два я увернула воду под кипящими пельменями и пошла в коридор. Постучавшись в дверь жильца, громко спросила:

– Николай, ты обедать будешь?

Шаги. Дверь открылась, и жилец высунул голову:

– А если буду?

– Тогда прошу на кухню.

– Приглашаешь? Кто платит за банкет?

– Не банкет, а всего лишь пельмени, – я пожала плечами.

– Темнота-а-а… – он покачал головой и отмахнулся: – Всё, иду.

Повернувшись, я наткнулась на сестру. И испугалась:

– Кать, ты чего?

– Аришка!

Катя тряслась мелкой дрожью и кусала губы. Я схватила её за плечи и встряхнула легонько:

– Чего?

– Приступ у неё, опять! Задыхается!

– Собирай ребёнка, а я в «Скорую» звоню.

Внутри всё всколыхнулось, залило жаром и опало. Так, мобильник. Выключить пельмени. Номер сто двенадцать. Полис, паспорт, папка с Аришиными выписками…

– Блинский блин!

Скорая занята!

– Что случилось?

Николай заглянул на кухню и стал свидетелем, как я нервно тыкаю в сенсорный экран. Бросила коротко:

– У Арины приступ, а Скорая не отвечает!

– Я отвезу, спускайте её в машину!

– Да не надо, ответят же…

– В машину! – рявкнул Николай и скрылся.

Зажмурившись, я приняла решение. Пока Скорая приедет… Даже с мигалкой… Пока разберутся, куда везти… На машине будет быстрее.

– Катя! Готовы? В машину, давай, давай!

– А Скорая? – замороченная сборами Катька держала в охапке синеющую Аришку, которая хрипела с каждым вдохом и выдохом и только цеплялась за куртку матери скрюченными пальчиками.