На входе её встречает деловой мужчина в костюме. Он придирчиво оглядывает растянутое худи, кожанку, джинсы с кедами и совершает звонок, после чего её все же пускает. К сожалению. Наверное, она бы даже обрадовалась, если б развернули, это дало бы какую-никакую, но отсрочку.

Отсрочки не будет. Она понимает это, когда секретарша открывает перед ней дверь в его кабинет. Ден поднимает на неё острый взгляд совсем как во сне, уголки его губ едут в стороны в кривой дежурной улыбке.

– Здравствуй, Вероника.

Помещение обставлено минималистично: кроме большого письменного стола и пары стеллажей там ничего и нет. Серые стены, тёмный паркет. Он вновь смотрит на документы, ставит размашистую подпись, закрывает толстую папку и отодвигает в сторону. Её циклит на его длинных пальцах, которые в следующую минуту могут сойтись удавкой на её шее. Нике хочется выть, лишь бы скорее это закончилось. Чего тянуть? От неспешности его движений сводит желудок, подталкивая скромный завтрак из овсянки и кофе к горлу. Но когда Ден переключает внимание на неё, становится только хуже. Его взгляд вонзает дюжину иголок в её тело, вгоняя самую крупную под рёбра – точно в сердце. Акупунктура даёт обратный эффект: вместо терапевтического – летальный. Так ей кажется, когда пульс замирает на миг, чтобы через секунду пуститься вскачь снова.

Он прокручивает ручку в пальцах прежде, чем вынести виновной приговор, но Ника не в зале суда. Не будет смягчающих или присяжных. Да и там ей с лёгкой руки выдали бы минимум «десятку» за соучастие в убийстве.

– И что мне с тобой делать? – спрашивает он, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Она закусывает губу и молчит, потому что вряд ли от неё ждут ответа. – Ника, Ника, вот скажи: что непонятного было в моём вопросе о взвешенности решения?

Глаза замирают на синем галстуке, затем поднимаются к идеально выбритому лицу. Она шумно сглатывает. Сейчас его радужка карего цвета, но совсем недавно была иной. Она помнит багряные капилляры, заполнившие белок, точно линзы надел или загнал шприцом кровь прямо в яблоко. Жуткое зрелище.

– Я не могу, – говорит она, сжимая – разжимая кулаки. Ника уже решила, что будет сопротивляться. Но что ему мешает убрать своенравную девицу, как недавно устранил Смирнова?

– Тебе было плевать на дочь. Что изменилось? – в бархатистом голосе звучит интерес, как заметная фальшивая нота в мелодии. Он весь соткан из фальши: не поймёшь, где – какая эмоция, потому что их попросту нет.

Он сцепляет пальцы меж собой и роняет на руки подбородок.

– Не знаю. Не знаю, Ден. Я? – она и вправду не знает. Даже поставь он прямо здесь детектор лжи, вряд ли смогла бы ответить. Вероятно, реальная опасность спровоцировала дремавший материнский инстинкт. В тот момент она ощущала лишь одно: необходимость защитить своего ребёнка любым путём. Если бы потребовалось, она бы вцепилась зубами ему в глотку и не остановилась, пока не добралась до сонной артерии.

Интересно, вампиры могут умереть, если им вскрыть горло?

– Вот и я не знаю, какого чёрта ты натворила, – цедит он, в тоне проскальзывает заметное раздражение. Его видно даже поверх ледяного безразличия. – Мне была нужна лишь твоя дочь. Она бы получила финансовое обеспечение в будущем, а ты свою месть. Как, кстати, чувствуется? Приятно? – он усмехается, пустота внутри неё протестующе собирается в тугой ком где-то в районе солнечного сплетения.

То, о чём он говорит, сбивает с толку. Деньги, будущее Светки? Она не верит. Заражённые не стесняются выбирать себе жертв, и у некоторых вкус особо извращённый, ведь эмоции детей самые яркие. Некто на форуме даже сравнивал их с дозой забористой травки.