И так сорвался, - башню снесло на максимум.

   Вроде и сдерживаться пытался, а вон каких отметин по себе оставил.

   – Маленькая моя. Нежная. Моя, - шепчу, как ненормальный, гладя нежную белоснежную кожу.

   Не время.

Но, блядь, - а будет ли оно когда-нибудь, это время?

   Может, сам через пять минут сдохну, рядом с Грачом в землю лягу?

   Никто не застрахован. И каждая минута – на вес золота. В ней, в каждой – целая жизнь, которая в любой момент оборваться может.

   Так какого хрена всего себя на войну эту блядскую бросать?

   Какого хрена не впиться в этот крышесносный глоток жизни, что мне на голову нежданно свалился?

   Заглотить.

   Сойти с ума.

   Позволить вечно спавшим чувствам вырваться наружу.

   Неправ.

   Конечно, весь мой здравый смысл вопит о том, что я неправ.

   Что все порешать сначала нужно. Во всем разобраться.

   Вернуть Регину, найти того, кто уничтожил Назара, кто под нас копает.

   Теперь, тем более, полегче будет.

   Морок приехал, подтащил Тигра, да и Лютый займет свое место, никуда не денется.

   Убивать сначала всех бросится и шеи скручивать, конечно. Его теперь из норы приличной и жизни без криминала не так просто выковырять. Но норов возьмет свое, а он у него – мама не горюй.

   Головы, конечно, полетят. Не без этого.

   Теперь я не один в этом дерьме возиться должен.

   Но…

   Блядь, кто знает, сколько ее, этой жизни, все-таки осталось?

   Кто скажет?

   Грача на фоне тишины подрезали. Мне умудрились ножом живот продырявить.

   Нельзя жизнь свою откладывать, ни минуты из нее просрать нельзя.

   Тем более, когда вот она – жизнь.

   Светлая, такая тихая. Золотом волос своих отливает, а мне, блядь, на блики, что на животе моем отдаются, любоваться хочется. Дышит так нежно, что, блядь, как музыку слушаю.

   Ни хера.

   Откладывать эту жизнь ни хера нельзя.

   Девочку свою на потом откладывать. Которого и не случится может вовсе.

   И на войне есть место радости. Иначе совсем с катушек слететь можно, окончательно. Иначе – ради чего все это? Вся наша жизни – ради чего она? Ради того, чтобы тупо воевать?

   – Тсссссс, - Даша дергается во сне, как тогда, когда в горячке металась.

   Обнимаю. Прижимаю к себе крепче. Глажу золотые волосы, - и в груди, блядь, щемит.

   – Тссссс, девочка, маленькая моя. Все хорошо.

   – Влад?

   Чуть приоткрывает сонные глаза, смотрит на меня мутным еще взглядом, чуть прищурясь, - а мне тепло от этого. Счастливо, блядь, как-то.

   Улыбаюсь, как сопляк, обкурившийся.

   Провожу рукой по щеке. Носом трусь о волосы.

      И, блядь, реально – дергает там, в сердце. Так дергает, что рукой удержать хочется.

   От того, что смотрит на меня – не шарахаясь. Расплывается в счастливой улыбке от того, что я рядом.

   Не контракт. Не сделка. Не за бабло и безопасность.

   Потому что такого не сыграешь, - я, блядь, столько актрис повидал, сколько ни один театр и киностудия не видели. И почти всех в своей постели. Я знаю, как играют.

   – Проснулась?

   Уже смелее прижимаюсь к теплому телу, чувствуя, как кровь из головы уплывает на хрен в член.

   Хочу ее. До одури. До ломоты в зубах хочу.

   Мало.

   Мало мне ее.

   Раздвинуть ноги и врезаться. Хлопками тел, криками ее упиваться. Пьянеть от них. Рвать нежное тело, вгрызаться зубами в белую кожу.

   Блядь.

   Ногти ее на спине своей чувствовать хочу. Ощущать, как дергается подо мной всем телом. Как глаза ее закатываются в оргазме.

   Хочу.

   Так хочу, что зарычать готов.

   Но ведь нельзя.

   Не привыкла еще.

   И так ее замучил, кажется.

   Ох, девочка.    

   Придется тебе терпеть.

   А мне пока – сдержаться.