На правой из сзади стоящих кроватей сидели двое и смотрели на севшую, не говоря ни слова. Одним из спорящих был виденный Катей сотрудник Корпорации, тот самый молодой человек, что объяснил ей, отчего сошел с ума психографист, и что рассказал ей о секциях в мозге. Сначала лицо его не выражало ничего, кроме настороженности, но потом оно озарилось улыбкой, показав, что парень узнал свою бывшую пациентку. Он, быстро что-то сказав своему собеседнику и хлопнув того по плечу, подошел к Кате и присел на ее кровать.

– Как чувствуешь себя? – спросил он довольно мило. Несомненно, его голос принадлежал тому, кто пессимистично отнесся к заявлениям своего оппонента в недавнем споре, который Катя нахально подслушивала.

– Я думала, что вам нельзя проявлять эмоции по отношению к кому бы то ни было… – промямлила девушка, путаясь в словах.

Юноша улыбнулся.

– Нет-нет, эмоции не запрещены. Запрещено лишь проявлять их чрезмерно. То есть, – он беззвучно пошевелил губами, пробуя слова на вкус перед тем, как их произнести. – Нельзя обременять кого-то своими переживаниями. Исключениями являются лишь те случаи, когда на это «обременение» тебе дается право.

– Да-да, припоминаю что-то подобное… – в задумчивости проговорила Катя и покраснела, практически ощутив, как по ее коже заскользили взгляды всех и каждого, кто был в этой комнате и кто слышал только что сказанное.

Сотрудник выжидающе смотрел Кате в глаза. Сначала она потерялась, не зная, отчего это вдруг в нее так пристально всматриваются? Ей стало неуютно, но вскоре это ощущение прошло, ведь ей удалось вспомнить, что недавно она проигнорировала заданный ей вопрос.

– Все в порядке, – поспешила заверить она столь дружелюбного парня. – Спасибо, что поинтересовались…

Тот снова улыбнулся и, слегка коснувшись Катиного колена, направился к выходу.

– Не забудьте, у кого какие исправительные занятия сегодня, – напоследок сказал он и вышел из палаты.

Словно в один момент придя в себя от волшебства, Катя мотнула головой из стороны в сторону и посмотрела вокруг, поймав на себе взгляды трех пар глаз.

Вошедшим человеком была старушка лет восьмидесяти. Ее не было заметно ввиду ее маленького роста и практически совершенно бесшумных движений. Она напоминала собой штиль, что заметен лишь опытному взору и лишь по легкой ряби на водной глади. Ее морщинистое лицо не выражало никаких эмоций – оно казалось сделанным из воска, когда-то мягкого и гибкого, но теперь уже застывшего, словно маска, покрытая не трещинками, но глубокими морщинами. Казалось, будто бабушка смотрит на Катю не столько из интереса, сколько из невозможности отвернуться.

Собеседником только что ушедшего сотрудника был мальчишка лет пятнадцати, сидящий, обняв колени, на той же кровати, на которой он недавно вел дискуссии с членом Корпорации, и наблюдая за Катей зрачками, полными задора и пляшущих огоньков детства.

Только лишь Карина, быстро потеряв всякий интерес к происходящему, села в угол кровати и смотрела на все со скукой на лице.

– Эм… наверное, надо познакомиться, раз уж я тут новенькая… меня Катя зовут.

– В именах нет особенной необходимости, деточка, – мягко улыбнулась старушка, однако в зрачках ее пробежало что-то отдаленно похожее на издевательский смешок. – Меня вот-вот заберут, и ты меня больше не увидишь, а…

– Меня Кирилл зовут, – прервал тираду пенсионерки мальчик на соседней от Кати кровати. Он быстро встал и подсел рядом с девушкой, приняв ту же позу, что и на своей постели. – Я тут потому, что с законами не согласен.

– Тут все по этой причине, так или иначе, – вставила довольно резко самая первая Катина знакомая, Кэрри. – Он тут, потому что перед самыми дверями Корпорации собрал толпу из своих «единомышленников» и скандировал лозунги в знак несогласия с происходящим. Короче говоря, – она повернулась и посмотрела прямо на Катю. – Он пытался «разжечь в сердцах людей страсть и этой страстью свергнуть власть».