Про себя Линка думала, что это только пока они с котом ни на что большее не годятся, но когда-то она вырастЕт, и вот тогда… Что будет тогда, оставалось пока тайной и для нее самой, но это «тогда» сулило ей нечто замечательное и счастливое и каким—то чудесным образом связывалось с Москвой – лучшим городом на всём белом свете!

Улица звала Линку «Рыжей», а Лерку – «Мимозой». Почему «Рыжей», и так ясно А вот почему «Мимозой»? Считалось, что «Мимоза» – это девчонка, которая очень о себе воображает, а потому Лерке это – ох как подходит! Сказать правду, было это не таким уж глубоким заблуждением.

Однако, в свои шесть лет «Мимоза» умела топить печку, носила «по полведра» воду из колодца. Вал на нем железный, крутится быстро, не дай бог заденет— искалечит насмерть, а Лерка тоненькая, какая уж там сила? Шестилетняя «Мимоза» никого не боялась. Бегала жаловаться на уличных мальчишек, если что – то было не по ее. А Линка – куда денешься? Послушно плелась следом. Тук – тук в высокое окошко заледенелой пуховой варежкой:

– Бабушка Маня, – тянулась в высокое окошко «Мимоза», – я хочу, чтобы я – королева, а они— лошади! А Вовка не хочЕт, а из-за него и Ленька не хочЕт! Скажите йм!

Увидав жалобщиц под окном своей хаты, сосед Вовка с лучшим своим корешем по улице торопились защитить свой интерес.

– Ух, какая хитренькая! Она все время королева, а мы – все время лошади?

И убегали прочь от неблагодарной королевы, волокли за собою пустые самодельные сани. Ссоры были короткими. Замириться с «Мимозой» было нетрудно. Всегда был повод. Модница донашивала за старшей сестрой плюшевое пальто с капюшоном. Когда-то пальто было ослепительно серебристым. Теперь оно облезло и побурело. Но остались нетленными кусочки под подкладкой – следы немыслимой роскоши! За удовольствие показать их «Мимоза» шла на мировую.

Подрастая, она все больше выказывала свое превосходство над сверстницами. Девчонок, кто попроще, надменно высмеивала.

– Бабушка Маня, – говорила Вовкиной бабке доверительно, точно догадываясь, что здесь ее примут со всеми её разговорами,

– видали Люську Булейко? Ужас, бабушка Маня! Обрядилась: носки – зеленые, туФли – красные, а платье— синими светочками! Никакого вкусу, бабушка Маня! Один разврат!

– И не говори! – вздыхала Вовкина бабка и гладила умную Леркину голову. В ней новые красивые слова, такие, как «сервиз» или «сюрприз», только влетев, разом пускались в оборот. Слова эти существовали на свете, чтобы «Мимоза» могла говорить как большая, и так уверенно, будто это и не впервой, а дело привычное. Услыхав однажды, что культурные люди в поезде едят колбасу, а некультурные – курицу, бабушка Маня прижала ладонь к губам: удивилась, как крепко Лерка дело понимает!

И если внук бабки Мани, сосед Вовка, на новом «школьнике» весь мокрый крутил педали на Филиппову гору, «Мимоза» одна их всех гордо сидела на его багажнике, вытянув длинные худые ноги в новомодных носках – гольфах.

Играть во двор к «Рыжей» девочки не ходили. Так уж сложилось, хотя запрета не было, а хату мать держала в завидном порядке. И никто на улице не умел печь такие пироги, как она, и такие куличи на пасху.

Все самое лучшее на столе всегда было «дитю та мужу».. Себя мать во всем обделяла.

И это неотступной тревогой ложилось на Линкино сердце. И поправить нельзя! Редко—редко радовались вместе отец и мать. И не было большего счастья, чем видеть, как отец шутит, а мать заливается чудесным звонким смехом.

Дни шли за днями. Линка тихонько тянулась вверх, оставаясь тонкой и прозрачной от худобы.

В последнюю зиму перед школой она выучилась читать. Не по складам, нет! По складам она читала давно. И уже не раз писала под диктовку печатными буквами письма далекой отцовской родне. Писать по клеточкам было весело. Но не верилось, что когда-нибудь она будет читать, как большая. Что веселого, когда по складам? Тайный страх, что не осилить ей эту премудрость, не научиться читать толстые книжки, мучил Линку. Потихоньку она приладилась читать только глазами, не проговаривая слов.