– Тогда, я по—прежнему буду приходить к тебе, независимо от того, решишь ты, что я есть или, что меня нет.

– Ну да, верно. Как—то я не подумал. Кстати, а тебя видят другие?

– Видят.

– Постоянно?

– Лишь тогда, когда я с тобой.

– А ты разве не всегда со мной? Ведь ангел…

Лина оборвала:

– Ты ошибаешься, Сергей. Я же объясняю, разжёвываю… А ты не слушаешь!

– Лина, ты умеешь читать мысли?

– Твои?

– Хотя бы, мои.

– Только, если ты позволишь.

– То есть, ты можешь прочитать книгу в моих мыслях?

– Нет, любимый. Это нереально.

Она улыбнулась

– Ты не волшебница? Ты пока учишься?

– Максимов! Я же опять упаду из—за тебя! Перестань немедленно третировать и пытать несчастную девушку.

– Ты знаешь будущее?

– Чьё?

– Ну… моё… наше…

– Да, знаю.

– Открыть, конечно, не позволено…

– Оно, представь себе, меняется, но ты не так глуп, как видится на первый взгляд, Максимов!

– Я стараюсь, расту над собой! А, кстати, фокусы получается показывать? Ну, там, по воде ходить… Другие чудеса?

– Ты дебил?

Лина топнула ножкой в чёрном ботиночке.

Я сделал вид, будто до крайности обижен:

– А чего я такого сказал—то? Чуть что, сразу: «дебил, дебил». Ни капельки толком не объясняешь, а обзываешься! А вдруг ты от этого? – я сделал пальцами рожки и инфернально захохотал.

Ворона, испуганная моим гоготом, взлетела с крыши веранды и уселась где—то на верхних ветках липы.

– Нет, Максимов. Я ошиблась. Ты, лишь стараешься казаться умнее! А на самом деле, намного дурнее, чем я в состоянии себе представить. Ещё раз подобное скажешь, я с тобой знаешь, что сделаю?!

Она погрозила маленьким острым кулачком.

– Знаю! Поцелуешь.

Мы стояли у чуть приоткрытых дверей магазина. Из—за них показался молодой человек с картриджем в левой руке, в свитере, и без шапки.

«Видимо, на машине приехал. А „тачка“ за углом стоит».

– Дурачок. Глупенький дурачок! И почему я люблю тебя? А, дурачок ты мой?

Лина прижалась ко мне, глядя снизу—вверх и часто—часто моргая, словно ей в глаза попала соринка.

– Сама же утверждала: «Любят не за что—то, любят просто так». Даже на плёнку это записала. Помнишь?

– Да. Зови меня к себе почаще, хороший мой. Ты не представляешь себе…

– Я представляю себе. И позову. Конечно, позову. И мы поговорим о том, о чём собирались. Ладно? Я хочу докопаться до причины…

– Угу! Когда—нибудь потом… обязательно… А вообще, знаешь, есть причины, до которых лучше не докапываться… Ну, ладно. Иди. До встречи, солнышко.

– До встречи, золотко!

– Пока!

– Пока!

Я шагнул в полутёмный коридор, ведущий в помещение магазина, закрыв за собой дверь, но, внезапно вспомнив нечто важное, недосказанное быстро вернулся назад и выглянул на улицу, Лины уже не было.

Только ворона—шпионка восседала на гараже, и хитро поглядывала в мою сторону, да по тропке, ведущей на детскую площадку, не торопясь шли женщина в красной спортивной куртке и лёгкой вязаной шапочке, да мальчик лет пяти—шести в синем зимнем комбинезоне с капюшоном и серым тёплым шарфом, дважды обмотанным вокруг шеи, тащивший за собой на бельевой верёвке недорогой детский снегокат, а на сиденье его стояло ребристое пластиковое ведёрко с торчащей из него жёлтой пластмассовой лопаточкой, опасно покачивавшееся и норовящее свалиться вниз, если ребёнок резко дёргал за шнур.

В краю лесов, полей, озёр

Мы про свои забыли годы.

Н. Рубцов.

Через несколько дней после выпускного, я вместе с Ложкиным поехал в институт сдавать в приёмную комиссию бумаги, необходимые для поступления. По—моему, стоял понедельник, хотя так ли уж важно сейчас название того дня, когда мы с ним, купив в кассе билетики за восемьдесят копеек, прямоугольные кусочки бумаги, жёлтые с одной стороны, и белые, испещрённый синими машинными циферками кассового аппарата, с другой, в 12:30 залезли в оранжевый «Икарус», где не оказалось свободных мест, а чёрные тёплые поручни смотрелись серыми от покрывавшей их дорожной пыли.