Я взял салфетку, карандаш, который валялся на столе и попытался выдавить из себя хоть что-то.

«Сегодня олово Невы слегка рябит…» – начал выводить я первую строфу, но перечеркнул. Слишком мрачно. «Желтыми листьями опадает память о тебе»– снова не то. О ком, о тебе? Нет, не то.

Я побарабанил другим кончиком карандаша по столу, вспомнил поездку на дачу, и выдал следующее:

«Веранда, дождь, чайник кипит бряцая крышкой

Клеенка со скатанными краями

Прокуренный плед, диван отсыревший…

Я скомкал салфетку. Абсолютно никакого вдохновения. Неужели и рифмовать разучился? В кого я превращаюсь? С появлением Карателя, или как еще эту волчью жестокость внутри назвать, я стал сдавать в позициях. Меньше творчества, меньше музыки… Всё так опостылело, будто он влез в мою шкуру и выкидывает из меня вещи, которые ему не нравятся. Но это МОИ вещи.

Я вскочил со стула, швырнул тарелку с вилкой в раковину и метнулся в комнату. Меряя шагами пространство, что0то бубнил себе под нос, пытаясь искать подходящие по звучанию слова, аллегории, метафоры. Я же могу, я всю жизнь пишу стихи, не понаслышке знаю, что такое аллюзия, инверсия и синекдоха. Куда всё это исчезло? Выгорело, пропало, выветрилось. В какой момент мальчишка из интеллигентной семьи, который всегда аккуратно обращался с женщинами, даже отказывал им деликатно и не напрямую, превратился в то, что выходит из меня примерно два раза в месяц.

Когда Он появился? Что случилось в ту роковую ночь? Я перенесся на два года назад. Это был обычный осенний вечер. Ленинград типично отдавал Достоевщиной: слякоть, мрачное небо, в воздухе какая-то рябь и испарения от Невы. Я возвращался из бара на Садовой, прошел по Итальянской улице, где слился с толпой, выходящей после спектакля из театра, как вдруг почувствовал, что меня под локоть кто-то взял. Резко одернув руку, я обернулся.

– Ой, простите – хихикнула какая-то девчушка, и ее лицо побагровело от смущения – Я засмотрелась в телефон и думала, что беру под руку свою подружку. Вы не видели ее?

Какая наивность. Даже если бы видел, откуда я мог бы знать, что это ее подруга.

– Нет, не видел – коротко ответил я, не желая продолжать беседу

– Жаль – продолжала она – Кажется, мы потерялись. Как Вам спектакль?

– Неплохо – зачем-то соврал я.

– А я надеялась на большее. Игра актеров была посредственной – толпа чуть было не разделила нас, но она ухватилась за мой рукав, как маленький ребенок.

– Что же Вас никто не встречает? Супруг, молодой человек? Уже начало двенадцатого…

– Сейчас в моде свобода – она кокетничала – Давно уже никто не стремиться ни окольцевать, ни быть окольцованным. Люди поняли, что это было ловушкой.

– Ловушкой? – мне понравилась ее идея. Как человек, который потерпел крушение шестилетнего брака, такая идея во мне откликалась

– Конечно. В старину вступали в браки, чтобы легче было выжить. Если перемотаем историческую ленту на пару веков назад, в те годы, когда женщине не давали ни образование, ни работу, то у нее просто не было выхода. Или замуж, или голодная смерть. А теперь общество вышло на новый уровень. Женщины вышли из-под зависимости мужчин, и ценности в браке не осталось никакой.

– А как же дети?

– Что?? По собственной воле родить человека, на содержание которого будет уходить как минимум пятьдесят, а то и сто тысяч рублей в месяц? Серьезно??

Этот цинизм и спровоцировал появление моего второго «я». Возможно, он всегда был внутри меня. Жил себе, припеваючи, в ожидании подходящего момента. На что-то надеялся. Может, хотел построить семью и стать примерным отцом. А потом брак полетел в тартарары и женщины стали сыпать такими идеями, как то, что мы только что услышали.