– Да, умеешь ты изящно выражаться, за это тебя и ценит Макенкули… Кстати, все-таки, как ты его одурачила?

– Я его не дурачила, – всё больше слабея, ответила Йен, – Я ему дала денег.

– Вот как! Много?

– Много. Всё что было.

Соломия медленно прошлась по комнате, изучающе вглядываясь в Йен.

– Знаешь, есть ещё один вопрос: как вам удалось спасти Флеркова в Белоруссии, две недели назад? Он ведь был обречён. Нами обречен.

– Секрета никакого нет. Со мной была вещая Клаудиа, а спасли мы его только Божьим Словом.

– Так просто? В самом деле, не врёшь?

– Это было непросто. А врать я давно разучилась.

– Это с тех самых пор, как тебя в Астане подобрал великий Макенкули, вылечив от многих пороков? В их числе была и вечная ложь, насколько я понимаю?

– В прошлой жизни, которая не похожа на нынешнюю.

– Утихомирься, я грубо шутканула, согласна.

Она, казалось, приняла решение и опять перешла на деловой тон.

– Короче, я проверила твои методы лечения, и мне показалось, что ты слишком стараешься, выкладываешься, тратишь много сил. В результате, пропускная способность – мизерная. Её надо увеличить.

– Ничего я не стану увеличивать, – отвечала Йен будто в полусне. – Я наоборот буду улучшать качество исцеления.

«Господи, – молилась она. – Сделай так, чтобы сейчас кто-нибудь позвонил. Сотвори чудо».

Звонок раздался немедленно. Мой звонок.

После того как сработал автодозвон, Соломия нетерпеливо крикнула:

– Кто это такой настойчивый?

– Из газеты, щелкопер, как вы говорите. Я же прежде чем ехать сюда сообщила ему, где меня искать, если что…

– Ну, так ответь, если он такой заботливый.

– Я скоро буду, – ответила Йен. – Только прошу, не уходи, очень прошу.

– Да, девочка, на сердце у тебя пурга, – насмешливо сказала Соломия. – Подставишь ты его, всё-таки. Ой, попадет под наши катки! Абсолютно чуждый нашим делам человек, писака беззаботный… Ладно, твои проблемы. Однако, к делу. Работать будешь так, как угодно нам. Вот моя визитка, если что-то понадобится.

Йен визитку приняла, решив, что это ни к чему не обязывает.

– Работать я буду так, как Господь даст, – сказала она, вставая. – Ибо только от него зависит всё сущее.

– Я вижу, ты теперь совсем другая, – удивилась Соломия. – Скажи, с чем это связано?

– С любовью, с огромной любовью к людям.

– Только не надо мне морочить голову. Я – старая кошелка, видавшая в своей жизни очень много, знаю, что этих скотов по-настоящему любить невозможно. Или предадут, или попытаются ограбить. И высокопарной чушью я давно насытилась.

– Послушайте, Соломия, или как вас там, – сказала Йен устало. – Наверняка, вы специально взяли этот очередной дешевый псевдоним, чтобы все подумали, что это вы попросили у Ирода голову Иоанна Крестителя. Но вы же знаете, что это далеко не так, по той простой причине, что танцевать вы совсем не умеете, и вообще – хреновая актриса. Подумайте о том, что когда-нибудь вы совершите ошибку. Вас погубит ваше же привычное оружие: вседозволенность, наглость, зазнайство и заговоры, которые вы плетёте, втаптывая в грязь очередного неугодного вам. Всё станет явным, всё выйдет наружу, когда вы ошибётесь. Либо всем надоест ваша бесцеремонность и найдется такой же, как вы, который вас в чем-то обвинит, и все поверят, они просто захотят поверить. И какую-нибудь вину свалят на вас, за то, что не предотвратили, не предупредили, не ликвидировали. Во всем будете виновны вы. Вас просто уничтожат.

Рестриба внимательно выслушала, но, казалось, на неё это не произвело впечатления.

– Ладно, – сказала она. – Чуть позже поговорим о совместной работе.

– Никакую совместную работу обсуждать с вами я не намерена, – убежденно сказала Йен.