– Да… Да… Да… – податливо шептала Инна, задыхаясь – и стягивая с меня тренировочные брюки с лампасами. Свитер с футболкой я скинул сам, выкручиваясь из рукавов.

Не помню, кто из нас кого повалил на кровать. Просто не хочется осуждать одну лишь Хорошистку. Я ведь прекрасно осознавал происходящее, но совесть не донимала меня ничуть. Не чувствовал за собой ни вины, ни раскаяния.

Да! Рита, Рита, Рита! Это имя колотилось у меня в голове, отзываясь частым биением пульса, но его пересиливало горячее стонущее аханье Инны, и тонкий голос, ронявший:

– Ещё! Ещё-о… О-о…

Я овладевал чужой женой на пределе сил, едва удерживая в объятиях гибкое и сильное тело. Кровь бурлила во мне, донося тающие льдинки мыслей:

«Освободись… Это освобождение… Ты хотел ее? На! Бери! Расколдуйся – и забудь!»

Тут же промелькнуло ощущение, что я просто заучиваю будущее оправдание. Или объяснение…

Пик! Экстаз! Взрыв!

Все обрывки дум, корчи переживаний и зашквар эмоций смыло в сладостном содрогании плоти.

«Свободен…»

Мы не сразу расплели руки и ноги – и тут же задышали, как утопающие, вырвавшиеся из бездны вод. Повалившись на спину, я бездумно глядел в потолок, исследуя трещинки в побелке и завитки резного багета.

– Не жалей ни о чем… – колыхнулся высокий томный голос. – И не вини себя – я давно, очень давно хотела, чтобы мы… Чтобы мы с тобой… Мое желание исполнилось.

– Мое – тоже, – я повернул голову набок, спокойно созерцая, как вздымаются Инкины груди, похожие на древнерусские шеломы, только живые и теплые, исцелованные да истисканные.

«Синяки будут…» – промелькнула мысль.

– Наверное, тебе придется плохо… – прерывисто шептала девушка, будто слабея, и являя синий блеск из-под трепета ресниц. – Всем опять хуже станет… Из-за меня. Я знаю, но… – смолкнув ненадолго, она тихонько напела: – «Мишка, Мишка, где твоя улыбка…» Самая нелепая ошибка – то, что я ушла от тебя. Из-за этого всё. Ну, да, я играла в любовь, было такое, но и любила! Тебя. Веришь? – она нащупала мою руку и погладила ее.

– Верю, – вытолкнул я.

– Вот такая вышла из меня роковая фемина… – длинно вздохнула Хорошистка. – Я кругом виновата, но все равно хочу, хочу быть счастливой! И стану! – повернувшись набок, она поцеловала мою руку, словно присягая. – Больше не буду вмешиваться в твою жизнь! Обещаю.

Подтянувшись, я чмокнул в сухие, как будто воспаленные, слегка припухшие губы Инны, и встал, оттолкнувшись коленом.

– Редко кто бывает виновен сам, – неторопливо облачаясь, всё поглядывал на Хорошистку, словно стараясь запомнить получше. Девушка лежала, бесстыдно раскинув ноги и заложив руки за голову. Глаза ее влажно блестели, словно отражая слабую блаженную улыбку, застывшую в изломе рта.

– Прощай, – сказал я, оборачиваясь в дверях.

– Пока… – прошелестело в ответ.

Понедельник, 8 ноября. День

Аденский залив, борт БПК «Сторожевой»

– Вы представьте только, что было бы, вздумай сомалийцы пойти войной на эфиопов! – с жаром воскликнул замполит Якушев, прохаживаясь по кают-компании. – Нам пришлось бы выбирать, чью сторону занять, а оно нам надо? В любом случае, мы понесли бы потери – и материальные, и репутационные! Зато теперь Советский Союз и Куба сплотили социалистическую федерацию Эфиопии и Сомали, куда вошел и Южный Йемен… – он сбил свою обычную сосредоточенность, на минутку рассеяв внимание. – Да… Йемен… Я там служил, где-то с полгода. Очень необычная земля, очень! Эти древние расписные «небоскребы» в горах Хадрамаута… – его взгляд на секундочку расфокусировался, приобретя мечтательность, но офицер тотчас же вернулся в явь, смущенно кашлянув: – К-хм… Хочу надеяться, что сейчас, когда йеменцы скинули Салема, заигрывавшего с Мао, и к власти в Адене пришел Абдель Фатах Исмаил…