Над нами гудела голая лампочка, слегка покачиваясь на сквозняке. На секунду мне показалось, что я самая обычная девочка, которую вот-вот в первый раз поцелуют.

Уходи – НЕМЕДЛЕННО…

Я прижалась губами к его шее, надавила и втянула носом воздух. В его дыхании я ощущала запах соуса и кусочков креветок, оставшихся в уголках рта. Я шагнула назад и посмотрела на него. Глаза его были закрыты, и он улыбался, как будто я могла делать с ним все, что захочу, и ему будет от этого только приятно. «Не этого ты ждешь, – подумала я. – Но теперь уже слишком поздно».

Закончив, я упала на коврик перед сушилкой, так отчаянно дрожа, что машина завибрировала, как будто работала. Никто наверху ничего не услышал. Из динамиков в гостиной доносился сладкий голос какого-то певца: «Позаботься о себе, ведь теперь ты принадлежишь мне…»

Я долго так сидела, думая о его телескопе, о его наволочке с Чубаккой, о кубике Рубика на комоде. Оставят ли они все как есть в его комнате? Почему он не мог оставить меня в покое?

На полу возле стиральной машины я нашла смятый пластиковый пакет и сложила в него все его вещи – джинсы, красную рубашку, трусы на космическую тему и то, что не смогла съесть – все, кроме очков в черепаховой оправе, – а затем просунула руку в паутину за сушилкой, нащупала место, где шланг входит в стену, и оставила пакет там. Коврик с пятнами я скрутила и отнесла в самый темный угол подвала. Конечно, кто-то рано или поздно все это найдет. Мне так жаль. Так жаль.

Я умыла лицо, сняла штаны и водолазку и выжала их под краном в раковине в подвале. На трусах тоже были пятна, но там их никто не увидит. Выстираю дома.

Нет, не дома. Для этого не будет времени.

Я прополоскала рот и села на бетонный пол, прислонившись спиной к сушилке, ожидая, пока высохнет одежда. От каждого доносившегося сверху звука я вздрагивала, с ужасом представляя, что кто-нибудь спустится и обнаружит меня.

Мама. Мне нужно рассказать маме.

Я натянула рубашку, штаны и медленно начала подниматься по лестнице, как будто никогда не дойду до верха. Мама выходила из гостевой комнаты с нашей верхней одеждой в руках. Я быстро закрыла за собой дверь и отошла от нее.

– Марен! Мы уезжаем, хорошо? У меня твоя куртка.

Она протянула мне куртку, и я надела ее.

– Ты где была? – прошипела мама.

– В ванной.

– Ты же знаешь, что мне лучше не врать. Зачем ты спускалась в подвал?

Я замерла. Между нами повисло молчание, и мы услышали, как миссис Гэш в другой комнате громко зовет Джейми. Мама замерла рядом со мной. Мгновение спустя в прихожую зашла мать Джейми.

– Куда подевался этот мальчишка?

– Разве он не у себя в комнате? – спросил мистер Гэш.

Он стоял в дверях и пожимал руки гостям, выходившим наружу, на холод. Под блестящими черными усами поблескивали белоснежные зубы.

– Конечно, он не у себя в комнате.

– Посмотри на крыше, – сказал мистер Гэш через плечо и, улыбаясь, взял мою маму за руку. – Я так рад, что вы пришли, Джанелл.

Он кивнул мне:

– Приятно было познакомиться, Марен.

Потом он снова повернулся к моей маме и тихо добавил:

– Поговорим первым же делом в понедельник, хорошо? Надеюсь на плодотворное сотрудничество.

Миссис Гэш подошла к лестнице на второй этаж.

– Джейми! Джейми, где ты?

– И я тоже надеюсь, – слабым голосом произнесла мама.

Она посмотрела на меня, и я поняла, что она изо всех сил старается не показать своей паники, охватившего ее ужаса. С каждым разом у нее это получалось все лучше.

«Ты этого не делала. Пожалуйста, скажи, что не делала».

Миссис Гэш вернулась к нам.

– Вы же какое-то время назад играли вместе с Джейми, правда, Марен?